Наконец Олег предстал пред мачехой совершенно обнажённым, с вожделенным блеском в глазах. Два нагих тела сплелись воедино, счастливые и полные страсти. Олег шумно и часто дышал, сотрясая кровать сильными телодвижениями. Ода негромко стонала под ним. Исторгнув из себя семя, Олег тоже застонал, протяжно и блаженно. Вмиг обессилев, он повалился на постель рядом с Одой.

Они лежали в обнимку, нежно поглаживая друг друга кончиками пальцев. Их молчание длилось недолго.

Ода стала расспрашивать Олега про Гиту, которая недавно родила сына-первенца, а Олег стал ему крёстным отцом. Так пожелал Владимир.

Олег отвечал на вопросы мачехи коротко и односложно. Он вдруг ощутил в себе какую-то неловкость, некий внутренний стыд. Причина этого была ему понятна. Расспросы Оды пробудили в сердце Олега задремавшие было чувства к Гите, милый образ которой часто возникал перед его мысленным взором. Олег догадывался, что Гита питает к нему такие же чувства, но вынуждена таиться, ибо отдана в жёны Владимиру. Олегу вдруг показалось, что, лёжа в постели с Одой, он чем-то предаёт кареглазую дочь Гарольда.

Олег мысленно искал себе оправдание.

«Что связывает меня с Гитой? – думал он. – Наши взаимные признания украдкой, единственный торопливый поцелуй в уста, редкие откровенные взгляды… Всё это в прошлом и больше не повторится, ведь Владимир мне друг и брат. Не пристало мне, став крестником его первенцу, тайно соблазнять его жену».

Между тем Ода принялась рассказывать Олегу о том, как Святослав сосватал за брата византийского императора Марию, дочь Всеволода Ярославича.

– Бедная Мария пролила немало слёз, прощаясь со мной на пристани, – печально молвила Ода. – Не хотелось ей покидать отчий дом. Ох как не хотелось!.. Но разве отцов трогают дочерние слёзы, коль речь заходит о выгодном родстве с василевсом ромеев. В этом есть вся мужская суть! Во все времена женщины являются для мужчин либо игрушками, либо разменной монетой…

Ода подавила раздражённый вздох.

– А как же Роман? – спросил Олег.

– Для Романа твой отец намерен подыскать другую невесту, которая не будет с ним в родстве ни в ближнем, ни в дальнем, – ответила Ода. – Кстати, твой отец и для тебя невесту подыскивает, и не где-нибудь, а в Венгрии. Туда недавно послы уехали.

Олег был удивлён и немного раздосадован услышанным, поскольку отец при встрече с ним ни словом не обмолвился об этом.

Ода прижалась к Олегу, заглянула ему в глаза и томно прошептала:

– Не отдам тебя ни венгерке, ни польке. Никому!

Румяное лицо мачехи с блестящими глазами в обрамлении светлых растрёпанных волос в этот миг показалось Олегу самым красивым на свете. Он стиснул Оду в объятиях и запечатлел жадный поцелуй на её алых устах.

Спустя два дня состоялось венчание Регнвальда и Мелитрисы, которую перед этим русские священники обратили в православную веру, как того требовал обычай.

В Софийском соборе, где проходило торжество, было не протолкнуться. Сюда пришли не только киевские бояре с жёнами, но и великое множество простого люда. Весть о том, что воевода Регнвальд привёз из Богемии невесту невиданной красоты, мигом облетела Киев. Из уст в уста передавались слухи о том, что Мелитриса является дочерью покойного чешского князя Спитигнева и что она пребывала в монастыре до встречи с Регнвальдом. Правда обрастала кривотолками подобно снежному кому, катившемуся с горы. В окружении великого князя шептались, будто руки Мелитрисы добивался сам германский король, но она предпочла монастырь короне. Ещё поговаривали, что якобы Мелитриса сначала досталась Олегу, который уступил её Регнвальду в награду за то, что тот спас ему жизнь в битве при Оломоуце.