– Что теперь? – нервно спросил Шкловский. Верхняя пуговка плаща как будто давила ему на морщинистую шею под кадыком. – Ворвемся и зашьем, да?

– Все бы вам, господа, зашивать… Будем действовать согласно инструкции. Или по ситуации. Как пойдет.

Я приоткрыл дверь, заглядывая внутрь. Внутри – то есть в крохотной комнате, квадратов на двенадцать, – сидел Коммунальный. Жирная тварь. Я разглядел серые в цветочек обои, которые под потолком шли пузырями и свисали влажными краями. Разглядел лампочку на проводе, старую, от света которой становилось как бы темнее. Разглядел потрескавшиеся рамы и пыльные стекла окон, за которыми виднелись крыши старых домов.

В комнате пахло клейстером, алкоголем, табачным дымом и соленой рыбой.

Сам Коммунальный выбрался в реальность пока лишь наполовину. Верхняя часть у него была уже человеческая: мужчина, давно небритый, короткостриженый, с густыми бровями и крохотными глазками под покатым лбом. На плече выцветшая наколка русалки. В зубах сигаретка без фильтра, как положено. Правда, Коммунальный был раза в три больше среднестатистического, как говорят, человека. Могучие плечи, укрытые растянутой тельняшкой, подпирали стены, а ежик волос терся о штукатурку потолка.

Туловище заканчивалось в области пояса, как раз под ремнем с армейской бляхой. Ниже – классика: вонючая растекающаяся жижа, изнаночная слизь. Коммунальному нужно было еще часа два, чтобы выбраться из разлома окончательно. На наше счастье, процесс перехода из Изнанки в реальность был делом небыстрым, иначе дежурные заколебались бы мотаться по городу в поисках аномальных тварей, сбежавших сквозь разрывы. Не то чтобы швы расходились постоянно, но два-три Инцидента в месяц случались.

Шкловский, увидев Коммунального, едва слышно охнул, но старательно обвел телефоном пространство. Молодец, профессионально.

Я заметил на подоконнике старый чайник с кривым носиком. Чайник закипал, хотя стоял не на плите. Из носика валил пар. Дребезжала – так вот оно что! – крышка.

Коммунальный слепо вертел головой – белки его глаз гноились, а радужка была черного цвета. На полу выстроились, как рота солдат, копченые тушки корюшки на газете. Валялся граненный стакан и рядом с ним смятая пачка «Беломорканала».

Я знал, что будет дальше, если мы не вмешаемся. Выбравшись из Изнанки, Коммунальный начнет подстраивать окружающую реальность под себя. Загадит комнату сигаретными бычками и рыбьей шелухой, поставит черно-белый телевизор, нагромоздит шкафов, антресолей, «стенок», дешевого хрусталя. Врубит отопление, заткнет рамы ватой. Много чего сделает, вылепливая мир таким, какой он сам же себе и представляет.

Займется комнатой, квартирой, домом, улицей, кварталами и целым городом. В этом опасность тварей, появляющихся из Изнанки. Они ненасытны. Наш мир – это их гнезда. Наши фантазии – их реальность.

Представьте, что вы взяли рубашку и резко ее вывернули. Неприглядная изнанка с грубыми швами, вот что получится. То же самое произойдет с миром, если хотя бы одна аномальная тварь просочится сквозь разрыв и задержится у нас на пару месяцев.

– Что дальше? – спросил Шкловский очень не вовремя.

Коммунальный медленно повернул голову в нашу сторону, причмокнул влажной сигареткой в потрескавшихся губах. Потом аккуратно подковырнул длинным желтым ногтем гной в правом глазу и содрал его. По щеке потекла желто-алая кровь. Коммунальный хрипло спросил:

– Братиш! Братиш, ты, что ли?

Вообще-то, я собирался незаметно подойти к чайнику. А теперь?

Шестьдесят шесть тысяч подписчиков на канале почти наверняка делали ставки – раздавят нас со Шкловским всмятку, разорвут на куски или попросту сожрут. Как в плохом фильме. Коммунальный, слепленный из штампов, будет имитировать поведение бывшего десантника, а ныне забулдыги, то есть, случись что, применит парочку удушающих приемов, «розочку» из бутылки и отборный пьяный мат.