Оставшиеся дни похожи один на другой. Мы гуляем, едим, смотрим телевизор и много занимаемся любовью. Да, да, да. Именно любовью. После близости в саду, мне кажется, мы вышли на новый уровень. Я всё больше Машуня, а не малыш, мне приносят завтраки в постель, и всё чаще я слышу самые главные слова: «я тебя никому не отдам, я тебя никуда не отпущу». Он хрипит их в шею, кончая в меня.

- Дань. Я не предохраняюсь, - пытаюсь предупредить, приподнимаясь с его груди и смотря в спокойное лицо.

- Пофиг, Машунь, - лениво гладит меня по заднице, даже не дёрнув ни одной мышцей. – Если забеременеешь, то поженимся, если не забеременеешь – поженимся чуть позже.

    В последнее утро перед расставанием я просыпаюсь раньше, желая сделать ему сюрприз, спускаюсь поцелуями от груди к животу и ловлю меняющееся дыхание, становящееся громче и резче. Касаюсь пальцами готового члена и огибаю ладошкой. Дыхание замирает, Дан открывает глаза, которые тут же затягивает чернотой. Он не шевелиться, не давит, просто смотрит и ждёт. За всё это время он ни разу не попросил сделать ему минет, теперь я хочу сделать это сама.

    Язычком пробую головку, нежно касаясь, обводя по кругу, прохожусь по всей длине и вбираю в рот, слыша рокочущий стон, переходящий в рык. Насаживаюсь головой, играю языком, и чувствую руку в волосах, поощрительно поглаживающую их.

- Давай, Машунь, - хрипит, сдерживаясь из последних сил от контроля. – Ты можешь глубже, я знаю.

    Я стараюсь, проталкиваю глубже, сглатываю и ощущаю его дрожь. Под конец он не выдерживает, подаётся бёдрами сам и кончает, наматывая волосы на кулак. Подтягивает и долго целует в губы, слизывая свой вкус.

    Вечером мы возвращаемся в город. Время отъезда Даня не говорит, просто смотрит задумчиво и молчит. Он подвозит меня к дому, вытаскивает сумку, и так же молча идёт к подъезду. Я иду следом, боясь услышать слово «пока».

- Малыш, - раздаётся знакомый голос сзади, и, кажется, я схожу с ума.

    Даня впереди открывает дверь в подъезд, Даня сзади закрывает дверь такси. Кручусь по оси, проверяя, есть ли Дани по бокам. Дальше всё как в замедленной съёмке кино.

    Один Даня бросает сумку, отталкивает меня, другой Даня, с криком «тварь», кидается вперёд. Маты, удары, кровь в меркнущем сознании, и темнота.

Нил

    Я сразу догадался, что в мои руки попала малышка брата. Поначалу хотел признаться, что ошиблась, но слишком хорошенькая оказалась, как раз в моём вкусе, маленькая, на каблуках достаёт только до плеча, тоненькая, но с округлой попой и грудью под мою ладонь, блондиночка с большими, голубыми глазами, губки бантиком, а из-под пояса брюк бабочка пробивается. Заманчивая бабочка, и на месте заманчивом. Да и обкатать девчонку, принадлежащую Дану, показалось хорошей идеей. Месть. Я долго ждал, чтобы сделать ответный шаг.

    Смешно, и в тоже время грустно. Самый близкий, самый родной. Родители оказались шутники. Назвать меня Даниилом, а младшего на десять минут брата – Данилой. В ответ природа посмеялась над ними, сделав нас точной копией друг друга. Рост, разлёт бровей, ширина плеч. Даже долбанные родинки абсолютно идентичны.  Отец любил повторять, что нас специально назвали так похоже, чтобы не ошибаться с именами. Я не помню, но мама рассказывала, что до трёх лет мы ходили с цветными ленточками на запястьях, у меня красная, а у Дана синяя. Только так была возможность нас идентифицировать. После трёх, полные имена для нас в доме исчезли, заменившись на Даня, одно на двоих. Мы и были долгое время одно на двоих. Одинаково стриглись, носили одинаковую одежду, когда хотели запудрить окружающим мозги. Позже, к десяти, я стал Нилом, а брат предпочёл сокращённо Дан. К подростковому периоду произошло цветовое разделения. Стиль одежды остался тот же, только я тянулся к светлым тонам, а Даня заполнил гардероб сплошной чернотой. Он и душой стал чернее, как будто вымазался в своей одежде.