У нее была стройная, высокая фигура, выгодно подчеркнутая плотно прилегающим платьем из черного бархата. Точеное, будто из слоновой кости, лицо обрамляли черные как смоль пышные волосы. В левой руке графиня держала тонкий хлыст, небрежно поигрывая им.

– Господам нужно расположиться на постой? – обратилась она ко мне. – Что ж, прошу, моя резиденция в вашем распоряжении. – Графиня позвонила в маленький серебряный колокольчик, и перед нами нарисовалась уже знакомая старуха. – Марго, сопроводи господ в их покои! – Повернувшись к нам, женщина добавила: – А вас уже ждет ужин – приглашаю, путешественники.

Что ж, мы выполнили наше штабное задание на диво легко и быстро. Пока старуха вела нас по протяженной галерее, я оглядывался по сторонам – и понимал, что мы попали в родовой замок феодальной знати. Разместить здесь дивизион не составило бы труда, да еще и роскошь комнат, предоставленных нам, не могла не радовать. И все же не покидало меня то странное напряжение – подспудная оторопь, осознание чего-то потусторонне-холодного и неизвестного буквально на расстоянии вытянутой руки. Я убеждал себя, что так на мне сказывается скверная погода снаружи: гроза все еще безмолвно сгущалась над мрачными чащами. А вот Брюммельмайеру все было нипочем, он беззастенчиво глазел по сторонам, приценивался к здешней антикварной роскоши да присвистывал. Его беззаботность, увы, не могла заставить меня расслабиться хоть немного.

Графиня ожидала нас в богато убранной столовой. Великолепный дог с удивительно мягким выражением глаз сидел подле нее. На первый взгляд – величественный, статный и гордый зверь; но мне почудилось, что прежде я никогда не встречал настолько робкого, полного немой мольбы, практически человеческого выражения в собачьих глазах. Ответив на наши приветствия в подлинно аристократской манере, графиня грациозным жестом указала на стол и невозмутимо выслушала, как я излагаю подлинную цель нашего визита сюда. Как ни странно, она сразу же согласилась приютить у себя штаб и заверила, что стеснения нет ни в жилых комнатах, ни в местах в конюшне. И все-таки, несмотря на выказанное радушие, вопреки готовности содействовать, что-то в графине тревожило меня. Что-то в почти незаметном изгибе уголков ее губ, что-то вроде легкой иронии в этой полуусмешке делало ее заверения пустыми.

Тем временем Брюммельмайер, оседлав любимого конька, на своем угловатом, давно не знавшем толкового применения французском стал расспрашивать знатную даму насчет кое-каких чучел: в столовой они, как и в парадной зале, имелись в изобилии, занимая место на стенах и по углам. Когда он представился как зоолог, графиня провела нас в превосходно, на манер будуара, обставленный соседний покой, где стояли бесчисленные клетки, полные птиц. Переходя от одной к другой, Брюммельмайер вскоре повернулся к хозяйке в приступе явного смущения – и с наивной откровенностью произнес:

– И все же, уважаемая графиня, помилуйте… ни для одной из птиц здесь не соблюдены необходимые условия содержания. Для бедняг жить в таких условиях – настоящее мучение! Да они же просто не могут так жить!

Графиня смерила возмущенного друга бессловесных тварей безмерно презрительным, жестким взглядом, гордо подняла голову и заявила:

– Они должны так жить.

При этих словах хлыст, рассекая воздух, просвистел и резко опустился на голову дога. Пес весь болезненно сжался, но потом подполз поближе и униженно лизнул карающую руку хозяйки. Сухо улыбаясь, графиня показала нам очередную клетку, где одна сторона представляла собой длинный барабан из проволочной сетки, способный вращаться вокруг оси. Золотым набалдашником своего хлыста графиня резко ткнула в отделанную деревом клеть, и тотчас в барабан запрыгнула черная белка. Стронувшись с места, конструкция стала вращаться; все усилия зверька сохранить равновесие лишь ускоряли ее темп, и уже вскоре животное не могло бегать, а лишь в изнеможении каталось в проволочном плену.