- Завтра, малыш, маме нужно на работу,- стыдливо опустила я глаза. Она совсем на меня не похожа, ну разве что глаза мои, нос курносый и ямочки на щечках, похожих на наливные яблочки. Но она только моя. Моя. – А сегодня к бабушке. Зато потом у нас будет целых два дня выходных. И твой день рождения. Пять лет – первый юбилей. Ты мне веришь?

- Хорошо, верю. Только недолго, ладно. А то бабуля заставляет меня делать растяжку и есть кашу из толокна, а она буэээ .

- Нельзя так говорить,- вздохнула я, включив воспитательный тон.- Каша полезная, растяжка тоже.

-  А папы снова у меня не будет? Мам, ты говорила, что однажды он вернется из этой своей «икспендикции». Когда уже? Я не хочу полезного. Он бы со мной сидел, —  грустно вздохнула Сонечка, и чуть слышно шмыгнула носом, сдерживая слезы. Черт, я отвратительная мать. А что я должна была еще сказать ребенку? Что ее отец не пойми кто, что у меня с ним была одна одурительная встреча, и что я до сих пор никого не подпускаю к себе. Что я даже не помню ничего, кроме бархатного голоса. И что он подонок, который просто воспользовался мной. Думаю, что экспедиция, не самый плохой вариант, в данном случае.

- Соня, ты моя жизнь,- выдохнула я в макушку, пахнущую солнцем и конфетами. Как же мне повезло тогда, почти шесть лет назад. В тоя темной подвороьне. Наверное первый раз в жизни. – И никто нам не нужен. Только ты я и Геннадий Павлович.

- И папа, я загадала желание на прошлый день рождения, что он приедет, - прошептала Сонечка очень тихо. Но я услышала.

День первый. Катастрофа

Конечно я опоздала, конечно почти на полчаса. Пока накормила дочку завтраком, дождалась водителя бабули, предварительно выслушав по телефону целую лекцию о моей родительско-мозговой инвалидности.  Короче, я ввалилась в пафосно обставленную кухню на час позже положенного, на ходу натягивая на свои необъятные телеса белоснежную поварскую курточку с бейджем. Вдохнула воняющий укропом воздух борясь с адским раздражением. Ни один, мало – мальски уважающий себя итальянец не притронется палкой к вонючей травке, которую Артуро, чтоб его черти драли, пихает даже в пасту с чернилами каракатицы, напрочь убивая тонкий вкус спагетти. Его бы прирезали темпераментные итальянские мачо, как бешеного пса. Уж я то знаю. Жила в стране похожей на сапог два года, пока бабуля строила там очередную гостиницу.

- Люся, это катастрофа,- словно чертик из табакерки, выскочила мне навстречу Глафира, красивая, как кукла и такая же глупенькая как силиконовая барби официаночка, с которой мы сдружились на почве неприязни к укропному вонючке. У Глаши, правда, нелюбовь другого рода. Похотливый «итальянец» замучил ее своим через чур пристальным вниманием. - Там гость зовет шефа, он в ярости. Ашота сейчас удар хватит, а Артуро исчез. Испарился, как запахло жареным.

- Эх, нет Глаша, это не катастрофа. Катастрофа, что Соня снова завела разговор об отце, а это так, небольшая неприятность, —  выдохнула я, водрузив на бедовую головушку пышный колпак, и чувствуя себя героем анекдота про пекарей и скоморохов, пошла спасать начальника от морального аутодафе.

-Когда нибудь тебе придется перестать врать, Люська. Девочка растет. Экспедиция  - отмазка для малявок. Ладно, потом поговорим.  А теперь  поспеши, пока шефа не хватил удар,- поторопила Глашка, сейчас уже не кажущаяся мне такой уж идиоткой. Она права, а я веду себя как страус - голова в песке, а задница торчит устремившись в космос. - Люсь, ты шнурок...

Навесив на лицо самую свою милую улыбочку я вышла в зал и направилась к указанному Гланей столику. И что бы мне было не дослушать последнюю ее фразу? Но я запомнила только слова подруги о том, что это не честно обманывать ребенка, обещая несбыточное.