Сделал бы вид, что нас с тобой не было, даже тех нескольких дней условного мира, от воспоминаний о которых пробирает невыносимая горечь.

Нет. Ты так не сделал. Ты зачем-то приперся!

Я придерживаю пальцами бирюзовый подол сарафана, опускаюсь на стул у ближайшего столика, чопорно удерживая спину. Осанка — тоже хороший инструмент показать, что собеседник тебе неприятен.

— Сертификат на стол, — требую, не теплея ни на градус, — я хочу точно знать, что вы не вводите меня в заблуждение.

Смотрит на меня, будто сам обвиняет во лжи.

Швыряет свою кожаную папку на стол практически с ненавистью. Выдергивает из нее сертификат, бросает между нами.

Я тянусь к нему, чтобы рассмотреть свои данные — хрен его знает, вдруг он мне впарит левую какую-нибудь бумажку, бегай за ним потом по всей Москве, чтобы свою забрать.

Фамилия моя. И имя. Это все, что я успеваю рассмотреть до того, как тяжелая ладонь падает на сертификат, прижимая его к скатерти.

— Прежде чем ты это заберешь, — Ройх шипит сквозь зубы, — расскажи мне, что это такое.

На стол поверх моего сертификата о неполном высшем падает три белых листа, пробитых степлером. Я без всякого интереса беру их в руки. Заглядываю. Безразлично кривлю губы.

— Это анонимный благотворительный перевод. Старость вас не щадит, Юлий Владимирович? Вы уже и буквы узнавать перестали?

— Я умею читать, — он переходит на рык, — и считать тоже умею. Это был единственный большой перевод за все время сборов. Такие не делают равнодушные.

— Повезло вашей жене, — я любуюсь собственным маникюром, — кто-то аж шестьсот тысяч ей на лечение перевел.

— Кто-то? — повторяет Ройх кислотным тоном. — Или, может быть, ты?

Тик-так. Тик-так…

Я почти чувствую его — движение времени, пробирающегося сквозь повисшее за столом молчание. Чуть изгибаю бровь.

— Мне, спонсировать терапию вашей жены? Да еще такими суммами? Зачем мне такие траты?

— Ну, допустим, чтобы плюнуть мне в лицо, хотя бы, — он цедит с откровенной злостью. Даже не верится, что когда-то этот мужчина утверждал, что готов ради меня на все. На любые жертвы! Реальность оказалась очень-очень жестокой.

— Каким же образом?

— Ну, что ты, девочка, даже не знаю, — скалится враждебно, — например, чтобы подчеркнуть, как у тебя все волшебно в твоей дивной новой жизни без меня. Что у тебя новый папик, получше. Такой, что ему даже денег не жаль выкинуть на твои ублюдочные капризы.

Усмешка проступает на моих губах.

Вот оно значит как.

Значит, он себя считал моим «папиком», получается?

Что ж, значит, я правильно сделала, что отправила эти деньги по обратному адресу.

Я могла бы вдоволь натешиться и все оставшиеся по периоду четыре минуты промаяться ерундой, требуя доказательств его заявления, а потом встать и уйти, но…

Не хочу.

У меня Кир в номере, и чем больше времени занимает этот разговор, тем больше мой мужчина на меня сердит. Поэтому я просто задираю с вызовом подбородок.

— Это все, что вы хотите мне предъявить Юлий Владимирович? Если дам вам ответ на этот вопрос — могу забрать диплом и уйти с богом?

— Ответишь, и проваливай!

Кажется, он мечтает своими словами отхлестать меня по щекам.

Ну и ладно, кто же запретит ему мечтать?

— Что ж, — я поднимаюсь на ноги, гляжу на него сверху вниз, — да. Этот перевод сделала я. Но умерьте свой гонор, Юлий Владимирович, это деньги не папика. А мои. Все мои, до последней копейки. Я просто вернула то, что вы мне одолжили. В момент, когда вы в этом нуждались сильнее всего. Какие у вас претензии? Что я не взяла в расчет процентов?

Одолжили, да! Я принимала эти деньги, переступая через себя. Потому что он мне их швырял, считая шлюхой, которая за деньги обслужит по высшему классу. Просто молча кидал на карту. Если бы не необходимость операции для матери — я бы сразу отправляла их обратно.