– пища, а круглая хижина из хвороста, обвязанного веревками, – кров воинственного сомаля. Водить караваны, бродить по пустыне, ища добычи, не разбирая какой, будет ли то леопард, крадущийся за антилопой, стадо козлов диг-дигов, пучок сухой мимозы на топливо или, наконец, одинокий европеец с ружьем, – его ремесло. За поясом у него торчит большой кривой нож, в руке легкое копье с плоским острием, которым он поражает с 60 шагов, и так идут они маленькими шайками из оазиса в оазис, пробираясь по унылым пескам сомалийской пустыни. Они находятся под протекторатом французов, но и таджурский султан им страшен. За бакшиш он ведет караван, распевая свою песню, где все вскрикивают «бура ма бурум руси ой лига де тальха гуйю», за бакшиш служит в полиции. Как слуга он честен и аккуратен. Раскидайте свой чемодан в гостинице, он соберет его снова, и ни одна вещь не пропадет у него. Дома у него осел, да бык с горбом, да жена с ребенком, которого она таскает сзади на полотенце.

Сомалийские женщины более одеты, нежели мужчины. Их ноги закрыты длинной пестрой тряпкой наподобие малороссийской плахты[29], грудь прикрыта чем-то вроде рубашки и, конечно, более ничего. По виду они сильно напоминают наших чухонок, но только выкрашенных в темную краску.

В Джибути их живет около 5000. Цифра колеблется постоянно в зависимости от прихода и ухода караванов. То и дело по дороге подходят сомали, отдают в караулке свою пику и нож и исчезают в городе, а потом снова идут назад, получая при выходе вооружение.

Днем на площади перед управлением разбит базар. Желтые, как песок, верблюды, песок желтый, как верблюды, тростник, верблюжьи седла, дурра и пучки мимозы для топлива – вот чем торгуют на нем. Иногда принесут леопардовую шкуру, повесят ее у входа, потолчется около нее толпа черных, и висит она до тех пор, пока какой-нибудь европеец не купит ее, заплатив 10 франков.

Джибути – только передаточный пункт между Абиссинией и Красным морем: это окно в Африку, которое прорубают французы, окно еще не обработанное, без рамы, без стекол, с одним грязным переплетом из драни – так то и полагается окну в сомалийской пустыне.

Тихо идет дело в этом зное. Агент Messageries, обвеваемый «панка», сидит и пишет отчеты в конторе, черные люди толпятся и ходят из угла в угол, с места на место, не то с делом, не то без дела. Наступает темная ночь, на столиках у трактиров горят свечи, гарсоны в «педжамах» и без оных, сверкая лишь своим темным телом, разносят ананас и лимонад, где-нибудь хлопает бутылка с симпатичной надписью Veuve Cliquot, слышен французский говор – вечеринка идет часов до 10–11, кое-где еще работают на пристани, пользуясь приливом, а затем город погружается в мертвый сон. Спят французские инженеры, спят комиссионеры, спят арабы-солдаты у правления, спят сомали в своих хатах; темная ночь сверкает бриллиантами своих звезд, море немолчно шумит, да дико неустанно кричат ослы и мулы, фыркают верблюды, и с окраины пустыни несется протяжный вой шакала или гиены.

10 (22) ноября, понедельник. После вчерашней тяжелой работы по перегрузке багажа сегодня у нас отдых.

Я брожу по желтым пескам улицы, смотрю, как француз в пробковой шляпе с широчайшими полями кирпич за кирпичом складывает стену дома, а араб ему помогает, выхожу по рельсам Деконвилевской дороги к берегу моря, вижу на иле отлива массу белых точек – то крабы вылезли на сушу. Смотрю, как при приближении моем они спешат укрыться в ил, в особых круглых трубчатых норках, прихожу в Марабу, с мола вместе с А-и и Д-ым наблюдаю, как краб и стая маленьких рыбешек борются за хвост громадной рыбы. Смотрю, как краб, размахивая клешней, пытается отогнать резвую стаю рыбок, как они храбро щиплют куски хвоста, наконец, краб перестает махать клешней и маленькими лапками кидает пищу себе в живот. А яркое солнце всё так же светит, бросая перпендикулярные лучи свои на раскаленный песок. Смотрю, как насытившийся краб боком укатился, словно плоская коробка, в глубину и зарылся в песок, а отлив обнажил рыбий хвост и прогнал рыбок, смотрю на синее море и фиолетовые дали Таджурских гор и понимаю, что только жажда наживы загоняет сюда немногочисленных жителей.