. Город, если только можно назвать этим европейским именем две песчаные улицы с площадью, всего домов в двенадцать, был убран французскими флагами, а над Hotel des Arcades, долженствовавшим открыть перед нами гостеприимные двери, висел даже русский флаг и красноречивая надпись черными буквами по белому холсту: «Vive la Russie» и «Vive la France». Этим, собственно, и выразились симпатии дружественной нам нации.

В Hotel des Arcades для начальника миссии, офицеров и врачей были отведены комнаты во втором этаже, конвой поместился на галерее внизу, имея один пост у денежного ящика на верхней галерее и один на берегу моря, у сложенного там имущества. Жара была не особенно сильная, не более 30°R на солнце. Голубое небо млело над заливом. По заливу скользили шлюпки с большими косыми парусами, мирный прилив тихо надвигался по рыхлому илистому дну.

Обойти Джибути можно в полчаса, изучить несколько труднее. Европейская часть города начинается от старого мола, где на небольшом возвышении стоит белое здание с широкой крышей, как и все стоящие дома, без стекол в громадных окнах, с верандой кругом. Дом этот выстроен из кирпича-сырца на известке и оштукатурен известкой же. Кругом дома – деревянные решетки, а за решеткой четыре молодые финиковые пальмы.

Это дворец губернатора. Шагах в двухстах от дворца начинается город. Уже издали, доминируя над белыми домами с плоскими крышами и широкими арками веранд, видна черная вывеска нашего отеля. Напротив приютился Hotel de Paris, еще далее Hotel de France, затем два-три дома французских комиссионеров, «правление», вмещающее в себя и почту, гостиный двор, сильно напоминающий своими белеными арками ряды какой-нибудь станицы или малороссийского местечка, затем хаты сомалийской деревни из камыша и ветвей, окруженные таким же забором, вот и всё Джибути. Дальше к северу, верстах в трех от города, на мысу, отделяющем Таджурский залив от Индийского океана, стоят громадные склады Messageries, сараи железной дороги, станция ее, каменный, неоконченный еще док, словом, порт – порта – Марабу. Железная дорога протянута версты на три от Марабу. От больших ее рельсов проложены маленькие Деконвилевские, по которым перетягивают ручной тягой платформы от одного мола к другому и по проектированному полотну железной дороги верст на пять вглубь страны к Харару.

Все дома однотипной постройки, приноровленные к жаркому климату. Каждый дом состоит из большого арочного футляра, окруженного широким каменным тротуаром. В середине находится собственно дом, с рядом комнат без окон, но с дверьми в обе веранды. Дверные отверстия занавешены гардинами из камыша и бус, кроме того, имеют тонкие двустворчатые двери. Жители домов мало работают в комнатах, предпочитая быть на дворе, на веранде и даже на улице. Зайдите в любой из трех отелей днем или ночью, загляните в два-три трактира, рассеянных по площади, – внутри никого. Зато на веранде вы всегда увидите человек пять-шесть французов, в легких чечунчовых «педжамах», пьющих пиво или лимонад или едящих сочный консерв ананаса. Ночью прямо на улице близ домов стоят столики, и при свете стеариновых свечей маленькие компании играют в карты. В раскрытые настежь двери комнат видишь постель и на ней весьма легко одетого субъекта, читающего газету или просто мечтающего, со взором, устремленным в глубокую даль неба на мелкие яркие звезды.

Убийственная скука царит кругом в городе, вечно залитом почти отвесными лучами солнца. Придет и уйдет прилив, обнажив черное дно, покрытое бездной маленьких крабов с красной клешней, раками-отшельниками в их богатых раковинах, налетят на эту добычу серые кулики и белые цапли, снова наступит море, затопив серый ил с разнообразным населением, а также безоблачное небо, так же душен и тепел раскаленный воздух. Смотришь вдаль, а даль колеблется – то идут переливы воздуха. Быстро восходит солнце, затопит оно лучами белые стены каменных домов и серые огорожи сомалей и висит, жаркое, часов до 6. В 6 часов так же быстро темнеет. Словно из мешка, по темно-синему небу насыпаются звезды, а жара всё та же. Раскаленный песок согревает землю. Под утро соберутся на небе облака, составят завесу стыдливому солнцу, но подымется оно – и опять голубое небо чисто, и мерцают и переливают в знойном воздухе синеватые дали. На этой почве, кроме верблюжьей травки с мясистыми листочками, ничего не растет. Посадить финики, бананы, гранаты можно, но тогда нужно рыть арыки, проводить воду, нужно работать, а работать не принято. Да и к чему всё это, когда грязное полотенце – вполне достаточный костюм для мужчины, два-три банана, грязная лепешка из дурры