— Не подаст, — говорю уверенно.

Сомнения — зло. И для Олега, и для меня, и для всех нас.

— Подаст, — тихо возражает друг.

— Нет, она любит тебя.

— Сомневаюсь.

Мне хочется его переубедить. Рассказать, как много он значит для Лены. Поведать о сюрпризе, который она задумала. Показать наработки дизайна, материалы.

Ценник, в конце концов!

Ума не приложу, где она достала столько денег. Но старается явно для него. Для них. Ее глаза горят, когда Лена рассказывает очередную идею. Сколько удовольствия она получала, пока подбирала со мной цвета, декор и мебель.

«В детской нужны темно-синие стены. Как океан. Хотя… Нет! Лучше розовые. Сначала у нас будут девочки!»

Голос Лены звучал так самоуверенно.

И я поклялась молчать.

— Мне лучше знать, — отвечаю безапелляционно и выхожу из комнаты. — Ты не веришь воробушку?

Он с опаской косится на мои руки.

— Верю, — нервно сглатывает.

— Вот и чудесно. Депрессировать перестал?

— Ну-у…

— Антилопа гну! Вытащи копыта из того места, которым ты протираешь фаянсового друга в тайной комнате, и принимайся за уборку. Ужас! Насвинячил, будто татаро-монгольское иго принимал в гостях.

Олег безропотно семенит в сторону ванной комнаты. Где-то в ящиках точно завалялась парочка моющих средств. Если робот-пылесос пережил буйство недобитых комплексов, тогда все станет еще проще.

Вызвать бы клининг, но…

Руки ему на что?

Наказание равняется совершенному преступлению. Нагадил — собирай.

— Окно придется новое вставлять, — кричу, глядя на остатки стекла и валяющуюся ножку от стула на полу.

Из ванной комнаты сквозь шум воды доносится бухтение:

— Позвонил ремонтникам.

— А сам?

— Ань, я же не спец. Деньги есть — оплачу.

— Деньги, дорогой, такими истериками ты просрешь очень быстро. А вот умение вкрутить лампочку или починить последствия собственной дури важно для комфортного проживания.

— Блин, лучше бы я на кухню не заходил…

Хочется пнуть Олега, но сдерживаюсь. Просто зависаю.

Произошедшее ранее ударяет молотком по затылку и погружает в чертов транс. Кадры с пикантными подробностями проносятся в голове, как пересмотренный до дыр любимый фильм на перемотке.

На них накладываются другие. Из прошлого.

Лазарев — основное действующее лицо. Чувствую его дыхание на коже и мягкость бархатной повязки на плотно сомкнутых веках. Руки оттягивают тяжелые наручники, ледяной металл пробирает до костей.

Жарко. Холодно. Снова жарко.

Сочетание двух несочетаемых ощущений доводит до ручки, и с губ срывается стон. Тянет обратно на кухню. В подробностях разобрать каждую сцену. Дотронуться до чашки, которой касался Лазарев.

— Тебе плохо?

Да еб вашу мать.

— Мне шикарно, — цыкаю на Олега, который стоит наперевес с паровой шваброй. — А где робот-пылесос?

— Пал смертью храбрых, — с пафосом заявляет он. — Погиб во имя справедливости, добра и моей поехавшей психики.

— Звезду ему. Срочно.

— Я похороню бедолагу на ближайшей помойке с почестями. Обеспечу отдельный мусорный пакет.

— Швабра-то как выжила?

Хмыкает и трясет половым атрибутом.

— Просто не знал, что она у нас есть.

— А-а-а.

Рассеянно киваю, затем поворачиваю голову и смотрю на игру солнечных зайчиков. Они забавно отражаются на острых гранях разбитого стекла. Зрелище красивое, но печальное. Как напоминание, что сахарно в отношениях только короткие периоды.

А в массе — мрак и безнадега.

— Ань?

— М-м? — поворачиваюсь к Олегу и ловлю беспокойство, смешанное с сочувствием в изумрудном взгляде.

— Ты любишь Лазаря?

На этот вопрос я предпочитаю не отвечать.

10. Глава 10. Женя

— Евгений Александрович, можно?

— Нет! — рявкаю на голос секретарши Мариночки, которая выглядывает из-за двери.