— На что это ты намекаешь, маленькая извращенка. Маленькая, — он снова поцеловал меня, — сводящая меня с ума, — ещё раз, — недотрога.

Я только охнула, когда он с силой прижал меня к себе, а потом вскинул на руки. Понёс куда-то по коридору.

— Марк?

— Тихо-тихо. Просто ложимся спать.

— Марк, это твоя спальня, — подозрительно сообщила я то, что он и так знал.

Марк уложил меня на накрытую серебристым покрывалом кровать. Не позволяя подняться, накрыл своим телом — но осторожно, удерживая вес на локтях и коленях. Было так странно видеть его лицо над собой, что я почувствовала, что снова заливаюсь краской. А он смотрел на меня и ничего не делал, только смотрел, и пальцы его путались у меня в волосах.

— Что? — спросила я смущённо.

— Ты знаешь, что ты охренительно красивая?

Я помотала головой. Ну как, мне иногда казалось, что я довольно симпатичная. Но не так уж чтобы прямо в штабеля укладывались.

— Охренительно, — повторил Марк с железобетонной уверенностью. — Если ещё какой-нибудь козёл попробует тянуть к тебе свои клешни, сразу скажи. Получит в жбан. Чтобы я синяков на тебе больше не видел.

Это он о Ваньке. Заметил-таки. Тут я, в свою очередь, вспомнила кое-что:

— А я тогда должна твоим блондинкам космы повыдёргивать?

— Каким блондинкам?

— Откуда я знаю, каким. У тебя их много.

Марк смотрел на меня озадаченно. Я ткнула в следы помады на его шее.

— С той блондинкой ты тоже целовался? Ты весь в её помаде!

Марк попытался привстать и разглядеть свою футболку. Не знаю, нашёл что-нибудь или нет, но сокрушённо ответил:

— Я даже не заметил, когда она это сделала. Во мне было три шота чистого виски и одно с колой. И ещё там по мелочи.

— Ты ездил на мотике нетрезвым? Марк! Пообещай мне, пожалуйста, никогда, никогда так не делать.

— Мне так нравится, когда ты за меня волнуешься.

— Марк!

Он только ухмыльнулся и склонился надо мной, начиная целовать. По-моему, он считал, что нашёл отличный способ заткнуть мне рот. Что самое гадкое, это была абсолютная правда.

Меня саму удивляло, как я сразу теряла способность к сопротивлению. Я же целовалась раньше с парнями — но почему-то Марк действовал на меня, как афродизиак. Он всего лишь гладил мои волосы и целовал меня: то в губы, горячо и самозабвенно, то в нос, то в шею, пуская по телу тысячи мурашек, то снова возвращаясь к губам и изучая их на этот раз осторожно и ласково — но я чувствовала, как горит тело, как всё сжимается внутри в ответ на самые незамысловатые прикосновения, и понимала: это жопа, подруга.

Было дико осознавать, что я лежу у него в спальне, в одной кровати — с тем самым бабником-Марком, но внутри у меня проросло нечто непрошеное, робкое: а может, я на самом деле ему небезразлична? Если бы он хотел только переспать со мной, разве был бы так нежен сейчас, когда я сказала, что не могу?

Я несмело обняла его за талию, когда он поцеловал меня особенно жарко, но Марк вдруг отстранился. Встал:

— Я в душ. Не смей уходить!

Стоило двери захлопнуться за ним, как сомнения овладели мной с новой силой. Зачем я поддалась? Ведь он не изменится, будет по-прежнему красавчиком Марком, любителем баб, привыкшим менять девушек как перчатки.

Взять хотя бы ту блонду — ведь он привёл её сюда, зная, что я здесь. Может, он, конечно, не подозревал, насколько сильно это меня ранит, но всё равно. Растаять от пары поцелуев — это как-то совсем непохоже на меня.

Я уже почти решила было сбежать, но только собралась подняться, как дверь открылась. Марк вошёл голый по пояс, сверкая татушкой, вытирая волосы полотенцем. Я съёжилась у изголовья, подтягивая покрывало к груди.