– Знаешь, – задумчиво сказала как-то Ульяна, когда они с Настасьей после очередной репетиции брели домой. – Я бы никогда не подумала, что у нас в школе столько крутых ребят. И девчонок. Вот взять, например, Стаса с Димой. Их же не замечали, а теперь девчонки за ними табуном бегают. А что изменилось? Они такие же, какими были, просто наш флешмоб помог им раскрыться. Или Аня Красова. Просто толстая девочка, которая всех стеснялась и жалась по углам. А теперь ей вся школа, включая учителей, в рот смотрит. Потому что, казалось бы, толстая и толстая, что она может? А она ого-го что может. Мало того, ещё и других может научить. Вот ты умела так танцевать? Нет. И я не умела. А теперь мы на любой вечеринке зажжём! Того набора движений, который нам Красова дала для номера, вполне достаточно, чтобы все упали. Да куда бы мы ни пришли, если мы начнём вдвоём так танцевать, на нас все смотреть будут. И дело даже не в этом. Мы с тобой больше никогда не будем чувствовать себя серыми мышками.

– Это точно, – кивнула Настасья, довольно улыбаясь. – Мы не будем. И Аня не будет. И мальчишки эти из девятого класса. И операторы. Ботаны, дохлики… А как командуют, как креативят, сколько идей накидали в процессе! И к ним теперь – почёт и уважение. А всё почему? Потому что каждому хочется, чтобы его сняли. Я уж не говорю про Лютикова. Чистое недоразумение. Макаронина на ножках. А какой талантище! Какой драйв, какая харизма. Он точно станет режиссёром, поверь моей интуиции. Мы ещё будем гордиться, что учились с ним в одной школе. Я думала, он тихий и забитый. И что фамилия ему очень подходит – Лютик, цветочек. А он от слова «лютый». Как орёт, как напирает, как командует! Это ж танк. И как легко у него это получается. Кстати, по-моему, у них с Аней что-то такое намечается.

– Мне тоже показалось, – хихикнула Уля. – Вот, Шурупикова. Мы добрые феи. И даже если у нас с тобой ничего не получится, то принца для Золушки мы уже точно нашли. Так что не зря всё это затеяно.

Если б подруги знали, каких моральных трудов стоило Косте Лютикову это режиссёрство, они бы гордились собой ещё больше.

Когда всё только начиналось, у парня тряслись коленки, пересыхало во рту и кружилась голова от ужаса. Ему казалось, что его никто не будет слушать. Как и в классе. Что никто не будет соглашаться на его идеи. А что, он же ботан, непопулярная личность, что он может предложить? Да и сами идеи он генерировать боялся, чтобы не высмеяли. Но единственное, что Константин знал точно, что это его последний шанс стать человеком, а не забитой амёбой. И ведь идеи были. И режиссировать он умел. Сколько спектаклей он уже поставил мысленно. Ведь про театр и самодеятельность он Шурупиковой соврал. Не было никакого театра, он существовал только в лютиковских мечтах.

Оказалось, если себя пересилить и перестать видеть в зеркале пустое место, можно многого добиться. Уверенность сворачивает горы. Главное, чтобы она не переросла в ничем не подкреплённую самоуверенность. Приободренный тем, что его услышали, что не выгнали пинками с первого же собрания и, более того, даже попросили озвучить свои предложения, Лютиков осмелел и развил бурную деятельность. Многолетний страх оказаться на виду, под чужими взглядами, осыпался сухой шелухой. А желание спрятаться сменилось жаждой активности. А ещё в его жизни появилась она… прекрасная, понимающая, необыкновенная, волшебная…

«Если бы не Камышина с Шурупиковой, ничего бы этого не было, – подумал Костя, засыпая накануне решающего дня. – Они точно феи. Надо будет им об этом сказать, а то ведь они даже не догадываются…»