— Что я делал? Тебе нравилось? Я делал так? — шепот Карата был каким-то особым родом соблазна, на который мое тело отзывалось моментально, как бы я ни пыталась сопротивляться, вгрызаясь зубами в реальность и мысленно заставляя себя покрыться льдом внутри.

Вот только теперь против меня было открытое пламя. Черное, удушливое, опаляющее.

Я кусала губы, замирая, чтобы только не двигаться и не выдавать себя. Не выдавать того, что от каждого движения его пальцев внутри меня сжималось и наливалось нектаром запретное грязное желание.

Желание, которое тащило меня ко дну.

Пальцы Карата тут же скользнули под короткие шорты, в которых я теперь спала, пытаясь бороться с жарой, но не зная, что от этого будет только хуже и вместо жары на меня свалится пламя. Разрушающее всё. Испепеляющее до самых костей.

Как можно было с ним бороться?..

— Это было так? — его пальцы скользнули внутрь, раздвигая осторожно складочки, которые были предательски влажными и горячими.

И будь я проклята, но я хотела этого!

Я знала, как это будет. Уже не раз проходила это. Но ощущение его пальцев во мне было совершенно иным! Это было не так, как я касалась себя сама, отчего воздух вышел из легких тихим стоном, растворяясь в ночи и сопении Тайги.

Карат был прав, когда говорил, что я совершенно не знаю своего тела.

Но теперь было ощущение, что он его знал куда лучше меня. Гораздо лучше.

Настолько, что от каждого его движения, каждого поглаживания я начинала задыхаться, судорожно глотая воздух и растворяясь в этой черной удушливой жажде до него.

— Или так?..

Его пальцы играючи скользнули вглубь вместе с его хриплым выдохом и тем, как я затаила дыхание, всеми фибрами вбирая в себя эти новые ощущения, которые дарили его пальцы, что растягивали упругие тугие стеночки и продвигались медленно, томно, но уверенно.

Я спиной ощущала, как бешено колотится сердце Карата. Черное сердце, не доступное никому.

Сопротивляться не было смысла. Я хотела этого сама так сильно и отчаянно, что старалась ни о чем не думать, зная заранее, что он уйдет, наступит рассвет, а вместе с ним вернется желчь внутри, от которой будет на душе тяжело и погано.

Но пока ночь укрывала наш грязный секрет своей тьмой, а мое тело жаждало получить то, что Карат мог дать. То, что хотел он сам, погружаясь в эту терпкую вязкую страсть и увлекая за собой, подобно омуту.

Он знал, что делает. Знал, что нужно моему телу. Словно был единым с ним, касаясь, лаская и слегка надавливая на все самые чувствительные точки, отчего я содрогалась и прогибалась в его руках, кусая губы в кровь, чтобы только не стонать вслух.

Он знал ритм и глубину, от которой звезды меркли перед моими глазами, чтобы взорваться внутри меня сумасшедшим фейерверком, рождая новую вселенную — темную, порочную, где мне всегда было мало его касаний.

Где хотелось кусать его в ответ до крови, до крика, зависая на дрожащей истеричной точке срыва, откуда я летела вниз, разбиваясь на хрустальные звенящие осколки, когда тело скручивало в долгом сладостном спазме, выбивая дыхание и пуская струйку горячего соленого пота по спине.

Я не могла говорить. Да и не представляла, что могу сказать ему, мелко содрогаясь от эмоций, которые уходили из тела постепенно, оставаясь предательской влагой на его пальцах, которые Карат блаженно облизнул, вдруг подавшись вперед, чтобы нависнуть надо мной, прошептав в искусанные влажные губы:

— А знаешь, какая на вкус ты, детка?

Хрипло дыша, я смотрела в его склоненное надо мной лицо, видя, как в глубине этих порочных глаз расплескалось то, чего любой нормальной девушке нужно бояться.