Конечно, нет. Не мог. Там образы, по большей части поэтические. Оставленные воином, умевшим так любить, что…

«…приревновал брат Борис, да так, как не ревновал к ней живой, что дороже она была брату дел земных и их подвигов…»

Брат Дамиан дописал последние слова и, не мешкая, поднес листок к огню. Истина где-то рядом. И он ее найдет.

«…и соблазнился к славе брата, и черная зависть закипела в нем…»

Листок занялся быстро. В воздухе поплыл едкий запах, словно серная гарь, до рези в глазах.

– Благо, – удушливо прошептал брат Дамиан, глядя, как огонь сжирает последние слова написанной им сказки: «…и брат Борис стал Каином».

– Вот поэтому мы и здесь, – подытожил Хома. – Из-за проклятущей Книги. Ну и, конечно, из-за девочки. Потому что монах попросил Брута позаботиться о ней. – Он все еще остерегался смотреть на Акву прямо и быстро отвел взгляд. – Но это все, что мне известно. Надо подождать, пока Брут…

Хома рассказал все, начиная с якобы случайной встречи с коллекционером. И как проникли ночью в Озерную обитель и затаились бесшумно в келье, где при свечах работал монах. И видели кончину брата Фекла, и как он перед смертью «попросил» Брута позаботиться о девочке. И обо всем, что случилось потом: об отравлении Книгой, болезни Брута, похожей на сумасшествие, и о том, что в «Деяниях» все по-другому, правда, из обрывков у Хомы так и не сложилось целостной картины, не то что Брут; о том, как по крупицам собирал информацию, пока брат хворал, и какими страшными слухами, явно не без участия монахов, полнилась вся эта история; и о том, как с ужасом понял, что их подставили и, появись они с Книгой в обители… И о том, что брат Фекл в самом конце понял, что отравлен Возлюбленными…

Хозяин слушал Хому молча, только все больше мрачнея, а потом поднялся из-за стола, и один из чудо-богатырей тут же накинул на него походный плащ. На миг лицо старика изменилось, словно ему вновь вздумалось примерить грозную призрачную маску, а глаза блеснули стылой тьмой.

– Брат Дамиан… – Голос стал таков, что мурашки пробежали по коже. – Что ж, ты просил помощи мертвых, молодой гид, и ты ее получишь!

Повисло молчание, лишь показалось, что опять стало темнее. Потом хозяин произнес негромко:

– Да и я засиделся здесь без дела, в милом Рождественно.

Повернул голову, пасмурный свет, исходящий от лица старика, сгустился еще больше; он смотрел туда, где за бескрайней далью озер возвышалась невидимая отсюда твердыня – Храм Лабиринта.

– Его намерения скрыты от меня, – задумчиво произнес хозяин. – Лишь сила плывет темная… Древняя. Он намного старше князя Суворова. Я не знаю, что он.

Помолчал, вздрогнул, словно опомнился.

– Но у любого молодца должно быть слабое место. А, как?! – Глаза хитро заблестели, но ненадолго. Вздохнул, произнес с сожалением: – Как найти? Что брат Фекл узнал в Книге? Тайный код… Что ему открылось? Книга бы помогла. Узнаешь, что он, Лабиринт, – отыщешь уязвимое место. Да только тайна брата Фекла у твоего брата.

Последние слова предназначались Хоме, и тот вдруг вскинулся:

– Так вот же! Забыл совсем. – Он даже вскочил, прижимая Книгу к себе, и сконфуженно посмотрел на хозяина. – Вот еще что: Брут мне говорил что-то про седьмого капитана. Чтобы… Чтобы я вам сказал, по-моему.

– Что сказал?

– «Седьмой капитан». – Хома потыкал указательным пальцем в воздух. – Про него. Так и сказал – это очень важно.

– Седьмой? – Хозяин пристально взглянул на Хому. – Ты ничего не путаешь?! Про Бориса и Глеба я могу вам много рассказать. Но седьмой капитан… Даже и не припомню сразу…