– Братец, – позвал Хома.

– Осталось уже недолго, – откликнулся тот. Что-то в голосе его надломилось, проклятый яд нехотя, по капле покидал тело брата. А еще близилась перемена.

«Интересно, а как монах справлялся с этими их приступами? – подумал Хома, вяло загребая веслом. – Как таил секрет от добрых людей? Когда белела, что полотно, кожа, когда говорил разными голосами и рисовал прелестные, точно живые, но очень опасные картинки? Скрывался на несколько дней в своей келье якобы для уединенной молитвы?! Видимо, так, как еще…»

И все же, когда вдалеке на поверхности воды появилась тень, Хома не особенно встревожился. Говорят, когда-то давно обитало в этих водах гораздо более грозное чудовище. И его даже использовали враги для нападения на Пироговское братство. Прозванное Тенью, оно умело издавать какие-то не воспринимаемые ухом звуки, которые иссушали сердца людей страхом еще прежде, чем чудовище появится. Однако хитроумные капитаны вроде бы не без помощи тайного зелья, что противостояло хищным звукам, разбили врагов и отогнали Тень куда-то далеко, в сторону Строгинской поймы. Она и скрылась, а рассказы о славной Клязьминской битве до сих пор можно услышать в трактирах Пирогово. Словом, чудовище ушло. Здесь же, в Пестово, осталась его младшая сестра. Обычно она не трогала проходящие лодки – в этих водах полно уродливых монстров помельче, чтобы ей охотиться, – в редких случаях довольствовалась сброшенными в воду окровавленными свиными тушами. Катамаран же Озерных братцев она, как и псы, вообще оставляла без внимания. Поэтому, когда темное пятно на поверхности воды быстро заскользило в их сторону, Хома был не напуган, а, скорее, удивлен:

– Бр-у-ут, чего это она? Брут?!

Младший братишка сидел за спиной, закатив глаза, весло безвольно билось о воду, готовое вырваться из руки, а его кожа местами начала белеть.

– Брут… Нет! – Хома ухватил брата за плечо и начал трясти. – Не-ет, еще рано. Сопротивляйся, Брут.

Тот непонимающе посмотрел на него и монотонно произнес:

– Седьмой капитан…

И глаза его снова стали закатываться.

– Ну нет же, Брут! – завопил Хома и стал хлестать брата по щекам. – Держись, сопротивляйся, еще почти неделя, Брут… Целая неделя! Черт… – Он оглянулся. Темного пятна впереди не было. Возможно, оставила их в покое… Потом он увидел скользящую тень сбоку и гораздо ближе к лодке. И почувствовал, что его кожа стала «гусиной». Раздался плеск, из воды появился черный бок. Огромный, изъеденный язвами. И плавно ушел обратно. Стало тихо.

– Брут, – автоматически прошептал Хома. – Брутик, пожалуйста.

Он взял брата за руку. Холодная, пальцы до половины уже побелели.

– Пожалуйста… Как же так, Брут?

Брат задрожал, клацнув челюстями, белизна стала отступать.

«Это все из-за яда, – подумал Хома. – Из-за чертовой книги. И перемена пришла раньше. И он застрял в ней: ни туда ни сюда. Плохо дело».

Он привык к лунным циклам Брута и мог с точностью до дня-двух предугадать перемену. Однако это отравление словно лишило брата его силы. Стоило признать, что, пока Брут болел, пока яд медленно выходил из него, им обоим было безопасней чувствовать себя внутри лодок. Словно Брут стал таким же обычным, как Хома. Потом началось выздоровление, и псы перестали проявлять опасный интерес к их стоянке – по крайней мере, перестали подходить близко. Хома только-только стал успокаиваться, и вот…

– Бру-ут, – шепотом позвал он, нежно сжимая пальцы брата. – Вернись. У нас проблема, Брут.

Тот вздрогнул еще раз, лоб совсем белый, и вокруг рта, но на миг его взгляд сделался осмысленным.