– То есть, выше плотины… – проговорил председатель «Огорода», как бы вслух рассуждая.

– Ага, – с готовностью подтвердил дядя Миша, незаметно переходя на русский. – Именно что выше… У меня крестник в погранцах проходит срочную. Так кумэтра[20] говорит, по тревоге подняли их, в ружьё. Есть подозрения, что это происки с правого берега. Контрабандист, на самой зорьке, пытался вплавь перебраться. Траву дурманную хотели переправить. Ванька, крестник, рассказывал, что такого страху и крику на реке в жизни не слыхал. Наркошу – подельника этого несчастного, взяли, уже на нашем берегу. Так он в шоке, трясёт всего и заикается. Похоже, будто с катушек съехал.

– А шухер серьезный… – веско продолжил дядя Миша, донельзя довольный тем, что такие убойные вести мы впервые узнаём от него. – Милиция в Каменке тоже на ушах. У меня, вишь, у кумэтры брательник в ПэПээСе служит. Так их тоже погнали по району… А в обед уже в Попенках произошло. Там уже туристы. Лодка кувырнулась. Байдарка, чи шо… Тоже двое насмерть, и один – невменяемый.

Ормо услышанное от дяди Миши заметно встревожило. Он еще раз, озабоченно, уточнил про очередность, места нападений, вслух обронив: «Значит, пошел вниз…» Это не скрываемое его беспокойство передалось остальным. Дядя Миша даже расстроился.

– Да вы шо!.. Сдаётся мне, шо це всё – враки… – принялся успокаивать прозорливый в житейских вопросах хрустовчанин. – Накурятся дурманом своим, потом и мерещится чёрт знае шо. Шо радисть: дыхають цей дым и хихикать потом, як тот з Костюжен? То ли дело – пахар де вин. От це дило… От покойная баба Домка, так вона воду зовсим не пила. Уси дни трудилась без роздыху, с малых годков – у колхозе. До войны звался «Будённого», опосля – «Чапаева», а потом уже сгуртовали окницких с Грушкой – в совхоз имени Фрунзе. И полвека – и в «Чапаева», и в «Будённого», и «Михайло Васильича Фрунзе», – во всякий день баба Домка на поле: кукуруза, пидсоняшникови, виноградники. Спыны не разгыбала. В обид дид нацедит себе, ей полкувшинчика, выпьют, закусят брынзой и кусочком мамалыги. Та тоди, увечери, колы воны повернуться до хаты, усталые, и полный уже кувшинчик. От це дило!.. Дид Гаврил бахчу охранял, всё нас, малых, попотчует арбузом… Выберет с грядки найбильш, хрясть его о каменюку, и самую серёдку вынет. Душа её заклыкал. От то чистый мёд! Девять дюжины рокив прожив, поховали третьего року. А баба Домка – е бильш мали, но туда же – под девяносто…

Выбрались на воздух, где Вара заявила, что надо срочно предупредить огородников, оставленных на плотах. Ормо был не против, только сказал, что ему обязательно надо побывать в Монастырище. Радист резонно заметил, что часть отряда во главе с Паромычем и, возможно, присоединившимся девчонками, уже, наверняка, в курсе происходящего и знают больше нашего. Но идею послать гонца Радист поддержал и тут же выставил свою кандидатуру. Ормо в принципе не возражал, только предложил, чтобы кто-то еще составил Радисту компанию. Тут же вызвался я. Никто не был против, но Вара напомнила о том, что гонцы должны идти как можно быстрее, а лучше – бегом, и потому в Янтарное следует отправиться Радисту и Южному Юю. Против этих базальтовых доводов у меня аргументов не было, и потому я тут же возненавидел Вару и сопутствующую гоп-компанию.

Как только решение приняли, и наши гонцы, не мешкая, умчались в путь, вождь огородников тут же успокоился, и следом, понемногу улеглись и тревоги остального товарищества. Опершись на каменную кладку забора, Ормо вдруг вспомнил историю возникновения одесских катакомб: жемчужина у моря, основанная всего на два года позже Парадизовска, под сенью налоговых льгот порто-франко стала стремительно разрастаться. Ракушечник для строительства зданий добывали там же, можно сказать, под ногами. Мускулистый младенец жадно вгрызался в каменный творог, кости твердели и крепли. А в подземелье вырос запутанный лабиринт, размерами равный лежащему на поверхности городу.