Мне хочется реветь.

Навзрыд.

Что, собственно, я и делаю в надежде, что я ему надоем, и этот зверь больше никогда не захочет меня.

А мой настоящий первый раз уж точно будет по чистой и светлой любви…

***

Я дрожу.

Где-то в глубине груди сидит дикая, бешеная дрожь, раздирающая меня изнутри. Она не уходит, даже когда я оттираю себя в душе. От его следов оттираю, от его запахов!

Дрожь не уходит, даже когда я переодеваюсь в сухую одежду. Даже когда натягиваю на себя толстовку, застегиваю ее до подбородка, стараясь спрятаться в мягкой ткани.

Эта одежда, которая здесь заготовлена, была предназначена для другой. Как и ошейник. Как и его дикая страсть. Все было для нее!

Но все грехи, вся боль достается не ей, а мне…

Кожа все еще горит.

Запах… он повсюду.

Я вытираю мокрые волосы полотенцем, но чувствую его на себе – теплый, терпкий, пронизывающий.

Запах этого мужчины.

Боже…

Я зажмуриваюсь, сжимая пальцами влажные виски. Нужно собраться. Нужно…

Резко выдыхаю, выбегаю из спальни.

На плите!

Господи, я оставила еду на плите!

Только бы не сгорело…

Я влетаю на кухню, подбегаю к плите и срываюсь к выключателям. Резким движением кручу тумблер и спасаю кипящий на плите суп. Еще немного, и все осталось бы на плите…

– Фух…

Вытирая слезы со щек, слышу за спиной тяжелые шаги.

Чувствую, как к горлу подступает волна ужаса.

Нет, нет, только не сейчас…

Не хочу, чтобы он видел мои слезы. Да и его самого я видеть не хочу… только не после всего, что он сделал со мной в ванной…

Я отступаю назад, собираясь запереться в своей комнате, но в следующую секунду неведомая сила прижимает меня к плите. Обратно.

– Куда? – Камаль одним рывком разворачивает меня к себе.

Я отступаю назад, но сталкиваюсь спиной с горячей плитой.

И тут же чувствую – он прижимается ко мне.

Грудью, животом, бедрами. У него все еще стояло… боже…

Случившегося в ванной ему не хватило. Конечно же…

Я задыхаюсь.

Его лицо – напротив. Глаза – темные, недовольные. Недовольные, потому что он замечает мои слезы. Я же ревела при нем в ванной.

Он одет в мягкие домашние брюки и чистую футболку, но его грудь все еще влажная, а волосы взлохмачены. Это уже не тот зверь, которого я откармливала в плену. Он состриг бороду, побрился, и теперь его лицо было чистым – без примеси грязи и крови.

А еще…

Теперь его шрамы обнажены, и на чистой коже я вижу их намного лучше, чем раньше.

Поэтому бояться его меньше я не стала. Совсем.

– Чего снова ревешь?

Я не сразу понимаю, о чем он, но потом ощущаю влагу на щеках.

Я быстро отворачиваюсь, прячу лицо в ладонях, но он не дает мне скрыться.

Резким движением цепляет меня за подбородок, заставляя посмотреть на него.

Я дергаюсь, но его хватка крепкая.

Камаль вздыхает, разглядывая меня внимательно.

– Не реви, Ева. Вся жизнь впереди. Наревешься еще…

В груди что-то больно сжимается.

Он не жалеет меня.

Он просто констатирует факт.

Я чувствую, как его взгляд опускается ниже – по лицу, по распухшим губам…

Я помню его поцелуи. Они болючие. Очень. А еще мне кажется, что он чувствует на мне свой запах. Звери же все чувствуют, не так ли?

Я стыдливо опускаю лицо, срываясь на рыдания. Как в ванной. И чувствую, как его рука касается моей спины, лишая последних сантиметров пространства.

– Хватит, я сказал. Я тебя еще не тронул толком, – его голос низкий, с металлическими нотами, и я испуганно замираю. – Чем так пахнет?

– Просто суп… – шепчу, стараясь не смотреть ему в глаза. – Он не очень вкусный, я… сварила из того, что было…

Я начинаю сбивчиво перечислять ингредиенты – картошка, лук, морковь, мясо курицы…