– Как ваша рана?

Я не моргаю. Смотрю на нее с прищуром.

Заботливая. Я не привык. Дико не привык. Неужели такие наивные существа есть в природе?

– Выпейте таблетки. Я приготовила вам на кухонном столе, – просит тихо, не дождавшись от меня ответа.

Ева садится на кровати, обнимая себя руками. Ее волосы растрепаны, губы опухли – то ли ото сна, то ли от того, как я сжимал их ночью, требуя подчинения. В глазах испуг.

– Дом в твоем полном распоряжении, – бросаю, поднимаясь с кровати.

– А вы уходите? Вы же вернетесь к ночи?

Ее «выканье» царапает слух. Но больше всего забавляет страх остаться одной.

Ева… такая Ева…

– Я в ванную.

– На весь день?

– Да. Если понадобится туалет, найдешь в одной из спален.

Мне и дня будет мало, чтобы отмыться, но об этом умалчиваю.

– Вчерашняя еда в холодильнике. Набор такой себе, но приготовить что-нибудь сносное можно. Готовить-то вообще умеешь?

– Я повар, я люблю готовить…

– Любишь готовить? – хмыкаю. – Это что-то новенькое.

Ледяная вода хлещет в ладони. Грохочет в раковине, забивая все звуки, и даже собственное дыхание становится тише.

Я резко плескаю ее себе в лицо.

Холод пробирает до костей, обжигает. Как знакомый удар током, только без боли.

Поднимаю голову. Я принял душ уже несколько раз и столько же отмокал в ванне, но по ощущениям чище не стал. Пока ванна набирается в третий раз, смотрю на себя в зеркало, но не вижу в нем себя. Там звериное существо. Полуживое, окровавленное. С ожогами, шрамами.

Обросший. Грязный. С бородой, которая закрывает половину лица, и со щетиной, больше похожей на войлочную ткань.

Я сдвигаю челюсти, и все это чертово месиво слегка шевелится. Я пытался это отмыть, пока не понял, что это к черту гиблое дело. Нужны кардинальные меры.

Взяв бритвенный станок и ножницы, срезаю все нахрен. Подчистую. Не оставляю ни щетину, ничего. Хочу вспомнить себя четырехлетней давности. Хочу развидеть себя убогого.

Когда с растительностью покончено, кидаю взгляд в зеркало и не узнаю в нем себя. Моложе моих тридцати восьми не дашь с учетом моего прошлого, но уже и на шестьдесят не смахиваю.

Хочу, чтобы Ева увидела меня такого, как есть. Не старика. Нормального мужика. Я, вроде, таким и был в прошлой жизни, хотя и не без грехов.

Залезаю в ванну. Прикрываю веки.

Значит, еще что-то дергается во мне, раз мне есть дело до девчонки, похожей на мою бывшую жену как две капли воды. Я бы назвал ее копией, да только внутрянка разная – это я понял, но далеко не сразу.

В первый месяц, как Еву бросили мне в камеру – я разозлился. Послал девчонку, куда только мог послать. Она бы и рада уйти, да только ее притащили туда для того, чтобы она меня зашила, и уйти она не могла. А я, хоть был и полудохлый, но видеть ее не мог. Конкретно так воротило меня. Прогнал ее.

Она ушла, а я продолжил истекать кровью. Зато выдохнул с облегчением, пытаясь развидеть в ней ту, что никогда моей не была.

Но потом Еву присылали ко мне снова и снова. Ублюдки издевались надо мной. Они поняли, что физическая боль меня уже не вставляет, поэтому прислали ее копию. Чтобы извести, измучить. Чтобы во снах снилась. Я сразу понял, что это их новый вид пытки. Чтобы напомнить мне о Ясмин. О той, которую я взял без спроса. Чужую женщину взял. За нее и мстили. Вообще за то, что влез во всю семейную историю – мстили.

Ясмин была…

Она никогда моей не была. Всегда принадлежала моему племяннику, но я решил, что со мной ей будет лучше. Что в моей семье ее погубят, а я же другой Шах, не такие, как в моей семье. Я отделял себя от семьи. От крови. Гордился, кичился, так и говорил ей: я другой. Несколько лет брака показали обратное. Не любила она меня и не полюбила бы, хотя я ее…