Противники встали в позу. Вагнер довольно прилично двигался. Он подпрыгивал, раскачивался, перебирал ногами, то наскакивая, то отступая. При этом он издавал тихий свистящий звук. Это впечатляло. С ходу он провел три прямых удара левой. Московиц просто стоял, опустив руки, и принимал тычки. Он и понятия не имел о всяких там боксерских штучках. Вагнер провел прямой правой и угодил Моррису в челюсть.

– О, бля, – процедил Моррис и наотмашь ударил правой.

Вагнер увернулся и контратаковал противника серией прямых ударов правой и левой по физиономии. У Морриса из носа пошла кровь.

– Во, бля! – встрепенулся Моррис и замахал руками.

Удары посыпались на голову Вагнера, как пушечные ядра.

Он пытался отвечать, но его поставленные удары не обладали такой мощью и яростью, как кувалды Московица.

– Ебать-колотить! Врежь ему, Моррис!

Московиц долбил, как молотобоец. Левой снизу он врезал атлету по брюху. Задыхаясь, Вагнер стал оседать и рухнул на колени. Бровь его была рассечена и кровоточила. Уронив голову на грудь, он был на грани обморока.

– Сдаюсь, – промычал Вагнер.

Мы оставили его за зданием, а сами пошли за нашим новым героем – Моррисом Московицем.

– Черт, Моррис, тебе надо идти в профи!

– Щас, мне только тринадцать.

Мы зашли за слесарную мастерскую и расположились у заднего выхода на ступеньках. Кто-то прикурил несколько сигарет, и мы пустили их по кругу.

– Чего этот мужик до нас докапывается? – спросил Моррис.

– Бля, Моррис, ты чего, не врубаешься? Он же ревнует. Думает, что мы перетоптали всех цыпочек в школе!

– Да я даже ни разу не целовался с девчонкой.

– Да не гони, Моррис!

– Я не гоню.

– Ты должен попробовать суходрочку, Моррис. Это кайф!

Тут мы увидели проходящего мимо Вагнера. Он утирал лицо носовым платком.

– Эй, тренер, – заорал один из наших, – как насчет реванша?

Он остановился, посмотрел на нас и приказал:

– А ну, выбросить сигареты!

– Да нет, тренер, нам нравится курить!

– Может, подойдешь и заставишь нас выбросить сигареты?

– Да, давай, тренер!

Вагнер стоял и пялился на нас.

– Я с вами еще не закончил! Так или иначе, я разберусь с каждым из вас!

– Как ты это сделаешь, тренер? Похоже, ты уже выдохся.

– Ага, как ты собираешься с нами разобраться?

Вагнер отвернулся и пошел к своему автомобилю. Мне было его немного жаль. Когда ученики так говнятся, он должен уметь отвечать.

– Надеюсь, он распрощался с мыслью поиметь хоть одну целочку в этой школе, пока мы здесь, – высказался один парень.

– Я думаю, – откликнулся другой, – кто-то надрочил ему в ухо и у него крыша едет.

После этого мы расстались. Неплохой был денек.

Каждое утро моя мать уходила на службу. У отца не было работы, но он тоже уезжал из дома. Несмотря на то что большинство наших соседей были безработные, отцу не хотелось, чтобы они знали о его проблеме. И поэтому каждое утро он садился в свой автомобиль и отправлялся будто бы на работу, а вечером возвращался всегда в одно и то же время. Меня это устраивало, потому что я был предоставлен сам себе. Они запирали дом, но я знал, как войти. С помощью кусочка картона я откидывал крючок с двери-сетки. Дверь на веранде была заперта изнутри, и ключ торчал в замке. Я подсовывал под дверь газету, выталкивал ключ из замка, он падал на газету, и я вытягивал его наружу. Открыв замок, я заходил в дом. Когда нужно было уходить, я накидывал крючок на дверь-сетку, далее запирал веранду на ключ и, оставив его в замке, выходил через парадную дверь, на которой был замок с защелкой.

Мне нравилось оставаться одному. Как-то я играл в одну из моих игр. На камине стояли часы с секундной стрелкой. Я задерживал дыхание и следил по часам, сколько времени смогу продержаться. Каждый раз я бил собственный рекорд. Я переживал страшные муки, но всегда вырывал несколько секунд и очень гордился собой. В тот день мне удалось превысить предыдущий рекорд на целых пять секунд. Мне нужно было отдышаться, и я подошел к окну, занавешенному красной драпировкой. Между драпировкой оставалась щель, и я выглянул наружу. Черт возьми! Наше окно выходило прямо на веранду дома Андерсонов. На ступеньках сидела миссис Андерсон, и я мог видеть ее ноги под платьем. Ей было около двадцати трех – и ноги ее были восхитительны. У меня была очень выгодная позиция, ноги были видны почти до жопы. И тут я вспомнил об армейском бинокле моего отца. Он лежал на верхней полке стенного шкафа. Я сбегал за биноклем и, притаившись в драпировке, навел мощную оптику на ноги миссис Андерсон. В одно мгновение моя голова будто бы оказалась между ними! О, это были совсем иные ощущения, чем украдкой коситься на ноги мисс Гредис: не было необходимости ловчить и притворяться. Наконец-то можно было сосредоточиться. Я покрепче сдавил бинокль. Я был в эпицентре. Я пылал от возбуждения. Бог ты мой, что за икры, что за бедра! И всякий раз, когда миссис Андерсон шевелила ими, это было невыносимо.