Немного подумав, я поспешила следом. Выскочив из дома, я пожалела, что промедлила. Муж как сквозь землю провалился. Сердце мое забилось часто-часто, будто пытаясь вырваться из груди и отправиться на поиски единственного человека, который у меня остался в целом свете.

Он ушел. Бросил меня и ушел. Еще бы! Кому нужна такая обуза? Он думал, что отец даст за меня приданое, а теперь, окончательно убедившись, что денег не будет, бросил меня здесь и ушел своей дорогой. Быть может это даже и не его дом вовсе. Просто увидел какую-то хибару, остановился переночевать, а наутро решил, что с него хватит. Может, он еще собирался дать мне шанс, пока я не начала пытаться вести светскую беседу, но потом убедился, что я для него бесполезна и просто…

– Ну ты идешь?

Волна облегчения пробежала по телу. Не ушел. Не бросил.

Лаэрт обнаружился за домом. Если бы я поразмыслила минутку прежде чем погружаться в пучину паники, смогла бы и сама догадаться, где он. Впрочем, разве паника появляется вовремя? Это всегда ужасно некстати.

Муж возился с парой кирпичей и какой-то странной металлической штукой с круглым отверстием. Я молча стояла рядом, полностью безразличная к его занятию. Важно было лишь одно: он здесь, я не осталась совсем одна против огромного и негостеприимного мира, который ест принцесс вроде меня на завтрак.

Лишь когда Лаэрт разжег огонь и поставил в круглое отверстие казанчик с водой, я сообразила, что именно он сооружал. Очаг. Странная штуковина с парой кирпичей это своеобразная версия плиты.

Преисполненная облегчения от удачной догадки, я радостно улыбнулась.

– Проголодалась? – по-своему понял Лаэрт. – Уже почти готово. Можешь пока принести из дома кружки. Ты здесь хозяйка, тебе и карты в руки.

Я торопливо направилась к дому, пытаясь укрыться от его прямого и будто бы обвиняющего взгляда. «Ты здесь хозяйка» – сказал он. Эти слова словно были выжжены на внутренней стороне моих век. Хозяйка. Жена.

Из кухни я вышла со знакомой металлической кружкой в белый горошек и еще одной, однотонной, бледно-желтого оттенка.

– Можешь заваривать чай, а я пока погляжу, на что похожи наши припасы.

Чай я заваривать умела. Возможно, в других вопросах я бесполезна, но чай я всегда заваривала превосходный. Отец не очень жаловал правила этикета, но обер-гофмейстерина, считавшая своим долгом время от времени учить меня разнообразным премудростям, научила меня обращаться с изящным чайным сервизом, сделанным специально для покойной королевы. Сервиз после смерти матери доставали редко и он пылился в одной из кладовых, но обер-гофмейстерине законы не писаны, так что я провела немало часов, чинно наливая ароматный напиток по крохотным полупрозрачным чашечкам.

В доме моего мужа полупрозрачных чашечек из самого изысканного фарфора не было. Как не было и молочников, сахарниц, изящных ложечек и тарелок с крохотными, всего на один укус, пирожными.

На вопрос о чае Лаэрт лишь мотнул головой куда-то в сторону буйных зеленых зарослей. Решив не задавать больше вопросов, я послушно порылась в траве в поисках банки чая. Не очень понятно, зачем он хранит его тут, но, должно быть, в этом есть какой-то свой смысл.

– Что ты делаешь? – поинтересовался Лаэрт. Шестым чувством я ощущала, что он надо мной насмехается, но пока не могла понять причину.

– Ищу чай, – коротко ответила я, не отвлекаясь от своего занятия.

Оказалось, что под чаем подразумевалась та самая трава, на которую мне указали.

– Это мята. А вон там растет ромашка, если желаешь.

– О! – растерянно пробормотала я, чувствуя, как полыхают уши и шея. – Понятно. Я.. конечно. Мята. Сейчас.