Я напрягаюсь от его предупреждения, звучит слишком строго. Пристально слежу за курсором мышки, который носится по экрану, открывая какие-то папки.

Тут сердце подпрыгивает, ударяясь в рёбра, и камнем ухает куда-то в живот.

— Стой! — накрываю руку Алекса своей, не позволяя щёлкнуть по папке, и завороженно смотрю на название.

«Дмитрий Михайлович Глинский».

Блядь. Пожалуйста.

— Алекс, я не хочу, — резко встаю, намереваясь сбежать из кабинета, но Алекс мягко усаживает меня обратно. Дрожащим голосом приказываю: — Отойди. Я не могу, ясно?

Он смотрит на меня с сочувствием, начинает вкрадчиво:

— Маленький, так надо. Нужно, чтобы ты кое-что подсказала мне, понимаешь?

— Не понимаю. Что это за папка? Что ты делаешь?

Алекс вздыхает и присаживается на корточки передо мной, берясь руками за подлокотники кресла, словно ограждая. Или, наоборот, загоняя в ловушку.

— Ты же сама сказала, что он, — Алекс смотрит на папку, потом на меня, — слишком хорошо водил. Это факт. Димка не лихачил на трассах, ездил аккуратно. Даже я больше выделывался, а он всегда одёргивал меня, мол, не девять жизней за плечами.

— Алекс, что это? — повторяю, уже почти потеряв контроль над эмоциями.

Мало вещей могут выбить меня из душевного равновесия, и брат – это то немногое, что я терпеть не могу обсуждать. Нет его, и всё. Дело закрыто четыре года назад.

— Это материалы его дела, — Алекс будто мысли читает. — Нашёл всё, что смог. Но и этого достаточно, чтобы понять, что...

— Блядь, ну что? — взрываюсь я. — Что понять? Что даже самые лучшие из людей не застрахованы от несчастного случая?

— Твою мать, Марго! — Алекс хлопает по столу, прекращая мою истерику. Рыхлый Слава и платиновая блондинка синхронно поднимают глаза на нас. — Ты можешь просто посмотреть сраное видео и сказать, с кем он мог говорить в тот вечер по телефону? Если не хочешь, я не буду рассказывать, что нашёл, но, сука, дай мне хотя бы шанс разобраться в смерти лучшего друга.

Тирада Алекса сбивает с меня спесь, и я просто киваю, давая молчаливое согласие на пытку. Нет сил возражать или брыкаться, я всё ещё до конца не понимаю, что происходит.

Алекс расследует дело Димы? И как давно? Почему он вообще засомневался, что Дима умер не из-за несчастного случая?

Алекс смеряет меня долгим тяжёлым взглядом, потом всё же щёлкает по папке. Прокручивает колёсико мышки, и у меня перед глазами мельтешат видеонарезки и какие-то документы, подписанные датами того года. Наконец, он останавливает курсор на видео с датой смерти Димы и временем «20:21». Немного подождав, как будто ещё сомневаясь, включает видео.

По телу разливается тягучее болезненное отчаяние. Мне больно смотреть, но и отвернуться не получается. Как загипнотизированная наблюдаю за автозаправкой, выезжающими с неё машинами, одновременно надеясь и боясь увидеть брата. Живого брата, которого нет.

За четыре года я ни разу не смотрела видео с ним, хотя таких целая куча в телефонной галерее. Воспоминаний на вечность вперёд, и вместе с тем ничтожно мало. Особенно, если знать, что никогда больше у меня не будет нового видео. Никогда больше мы не посмеёмся вместе над несмешными папиными шутками. Никогда больше я не услышу его «привет, малая, чё такая деловая».

Блядь.

«Ну, не ной», — голос Димы снова воскресает в памяти.

Не буду. Я в курсе, что тебе это не нравилось.

Прислоняюсь щекой к плечу Алекса, ища опору. Кажется, что, если он сдвинется с места хоть на миллиметр, я упаду и расшибусь в лепёшку. Ни за что больше не встану, потому что сломаюсь. Алекс толкается носом мне в лоб, потом прикасается к нему губами, всего на миг. Но мне этого достаточно, чтобы ощутить прочную стену и нерушимую опору. И плевать на все сомнения, которые терзали утром. Алекс меня не бросит.