Мы с Машкой отправились в Крым. Точнее, Машка с друзьями и я в нагрузку, как теперь понимаю. Тогда все казалось великолепным. И долгое путешествие в общем вагоне, где было жарко, людно и воняло пролитым пивом. И скалистый берег. И палатки, и костер, и вечно подгоревшая еда, и даже Машкино молчание, полное холодной брезгливости. Она рассчитывала на совсем другой Крым, а мне было достаточно моря. Вода от края до края. Небо, которое почти отражение воды. Белая нить горизонта. И лунная дорожка от берега до звезд.

— Мы пойдем к морю? — Я дернула Урфина за рукав. — Пожалуйста.

— Конечно. Но чуть позже.

— В-ваша светлость, — Тисса догнала меня и пошла рядом, нарочно держась подальше от тана, — благороднорожденные дамы не ходят к морю.

— Почему?

— Не ходят, — повторила она, глядя под ноги. — Не принято.

Значит, примем. Нельзя же всю жизнь провести в каменной коробке за вышиванием! А Урфин вел нас по узким улицам. Дома смыкались друг с другом плотно. И камень был одного цвета — желтоватого, костяного. Порой в него попадали вкрапления темной глины или же дерева.

— Хлебопекарни… лавки зеленщиков… коптильни… — Урфин не переставал говорить, но остановиться и рассмотреть поближе хотя бы вот того смешного человечка, который прямо на земле разложил цветастый платок и на нем смешивал травы, не позволял. — Алхимические мастерские… аптекарни… там дальше — Дымная часть…

Над городом и вправду поднимались дымы.

— Кузницы. А слева — Шелковая улица. Ткачи обитают… мыловарни… красильщики, но туда соваться не стоит.

Я не успевала ничего рассмотреть! Интересно же! И, зазевавшись, я на секунду отстала. Но этой секунды хватило, чтобы оказаться в цыганском круговороте.

Мелькали яркие юбки, звенели серьги и бубны, гортанный голос требовал позолотить ручку, на которой и без того было изрядно золота. Мне предрекли счастливую жизнь и троих детей, но тут же пригрозили проклятием, снять которое…

— Кыш пошли, — рявкнул тан Атли, выдергивая меня из хоровода. В левой руке он держал мальчишку самого разбойного вида. — Отдай!

Мальчишка зашипел и задергался, но, не получив свободы, выплюнул белые жемчужины. С моего жакета срезал? И когда только успел!

Вот ведь, мир другой, а цыгане те же. И Урфин подтвердил догаду:

— Люди дороги не знают границ. Мир их не держит. По-моему, не видит даже.

Нищий, ловкий, как закаленный в мусорных боях помойный кот, прошмыгнул меж цыганами, и белые жемчужины исчезли.

— Леди, не отставайте, умоляю, мы уже почти пришли.

— Куда?

К огромному строению, которое не отличалось ни красотой, ни изяществом, а только размерами и цветом. Черные стены его жадно пили солнечный свет, но камень оставался холодным — я проверила, прикоснувшись тайком. Ни окон. Ни статуй с барельефами. Ни каких бы то ни было украшений.

Единственная дверь — чугунные створки с натертыми до блеска, натруженными петлями — распахнута настежь. К двери ведут три ступени, и на каждой сидит по старухе. Урфин бросил им горсть монет.

— Леди Тисса подождет нас здесь.

Это уже была не просьба, но приказ. И Тисса не осмелилась ослушаться. Мы же вошли в храм. Почему я решила, что это именно храм? Просто уж больно он не похож на все прочие виденные здесь здания. Темно. В первый миг темнота оглушила. И я схватилась за руку Урфина просто, чтобы убедиться — он рядом.

Здесь каждый сам по себе.

Ни нефа. Ни алтарей. Пустота, расцвеченная свечами. Робкие огоньки их — близкие звезды, к которым меня ведут. Звуки странным образом исчезают, и это правильно — в храме необходимо уединение.