Я не религиозна. Я была и в церкви, и в мечети, и в синагоге, всякий раз поражаясь той особой красоте, которая наполняет любой, без исключения, храм. И даже этот, безымянный, был удивителен своей безбожной простотой.

Постепенно тьма отступала. Она отползала, оставляя лужи остекленевшей черноты, и собственные мои отражения смотрели из них. Отражения отличались друг от друга, и потому казалось, что они все — я, только та, которая могла бы быть.

— Когда я впервые попал на другой лист, — голос Урфина был тих, но все равно раздражал это место, — меня удивила вера. Бог как существо, сотворившее мир и до сих пор за ним присматривающее? Люди-дети, и рай как награда за хорошее поведение? Я не оскорбляю тебя?

— Нет.

— Хорошо. Мне бы не хотелось. Листов множество. Есть такой, где люди приносят Богу все самое лучшее, а сами живут в нищете. Есть другой, где в правители выбирают лишь безумцев, потому что думают — Бог говорит через них. Есть третий, где безглазые жрецы взвешивают на особых весах добрые и злые молитвы, говоря, что делать человеку. Их цель — соблюсти равновесие.

— Странно.

Мы шли. Темнота делала огромное здание и вовсе бесконечным. Остались позади созвездия свечей, и на полу прорезались жилы белого света. Они сплетались друг с другом в причудливые сети и поднимались, разрезая пространство. От них не исходило тепло. 

— Здесь же думают, что Творец, тот самый Творец, который дал миру начало, ушел. И нет нужды молиться ему.

Сети соединились. Белый свет сделался ярким, резким.

— А кому здесь молятся?

— Смотри! — Урфин отступил, оставляя меня наедине с… чем?

Не алтарь. Не иконостас. Картина?

Красный конь встал на дыбы. Пасть его разодрана удилами. Кровь мешается с пеной, и кажется, что жеребец вот-вот рухнет от непомерного усилия. Копыта готовы обрушиться на землю, на меня, смять и раздавить. Сполохи пламени скользят по клинку, по алым доспехам, которые сами будто бы сотворены из живого огня.

Взгляд рыцаря полон гнева.

«И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч…» — Я не понимала, откуда берутся эти слова, но они были правильны и единственно возможны.

— Кайя Дохерти, — Урфин не позволил мне отступить, а ведь больше всего мне хотелось нырнуть в темноту, спрятаться и от коня, и от меча, и от самого всадника, — лорд-протектор. И нынешнее воплощение войны.

А по совместительству мой супруг.

Эк меня угораздило, однако

6. Глава 6. Рабы (не)мы

— А потом он украл из дворцового зала шкуру тигра,

завернулся в нее и грабил по ночам одиноких прохожих…

Правдивая история из жизни лорда-советника, седьмого тана Атли, рассказанная зеленщицей со слов ее троюродной сестры,

которой случилось помогать на замковой кухне

— Спокойно, Иза! — Руки Урфина были надежной опорой, пусть бы я и не собиралась по местной традиции лишаться чувств. Война? Ничего страшного. У всех свои недостатки. Я тоже не ангел господень. — Ты вряд ли когда-нибудь увидишь Кайя в этой ипостаси.

— Почему?

— Ты женщина.

Надо же, я не против мужского шовинизма в отдельно взятой ситуации.

— Я просто хочу, чтобы ты сама увидела. Ты не отсюда родом. Ты способна мыслить иначе, чем они.

— Война — это…

Что? Бог этого мира или части его? Всадник Апокалипсиса? Или безусловное зло?

— Явление, — подсказал Урфин, — стихия. Только в отличие от природной, эта рождена людьми. И, как стихия, она способна разрушать.

Под копытами красного жеребца лежали развалины. Приглядевшись, я могла различить дома и людей, таких крошечных, беззащитных.