Я любила его так сильно…

Я так сильно ошибалась, мамочка…

— Доктор, — тянет Игнат, — вы говорили, что ей лучше.

— Это исключительный случай, — отзывается мужчина, молоденький врач, который, скорее всего, если бы даже было что возразить — побоялся, — обычно после такого мы выписываем на следующий день, но ваша жена…

— Заткнитесь, — обрываю я его. Терпеть это больше нет сил. Я здесь! Вообще-то я всё ещё здесь!

Игнат в ответ на это заходится смехом.

Я вздрагиваю.

— Оставьте нас, — наконец… нет, не просит, приказывает он.

— Но… — доктор мнётся.

Игнат выгибает бровь, окидывая его взглядом.

Я знаю, что это значит.

У него есть связи. Такие, что лучше не спорить. Представляю, как обидно выучиться на врача, сколько сил и нервов нужно для этого, а потом не попасть на хорошее место просто потому что кто-то легко и без задней мысли занёс тебя в чёрный список…

Ожидаемо, доктор уходит, оставляя нас вдвоём.

Игнат ещё и провожает его до двери, которую потом замыкает.

На миг проскакивает мысль — а что если сейчас он скажет, что ничего не было?

Что мне привиделось, как он… трахал, да, я больше не буду подбирать выражения, именно трахал Алину на нашей свадьбе.

Даже не удосужившись запереться.

Я сижу на кровати, оперевшись о матрас, в белой больничной сорочке, бледная и очень худая. Выгляжу, наверное, ужасно. Несмотря ни на что в груди шевелится надежда — что если это и вправду так?

Боже, лучше пусть я сошла с ума.

Пусть.

Но я не была пьяна и никогда раньше со мной ничего подобного не происходило.

Всё было правдой, пусть только попробует сказать, что…

Игнат внезапно опускается на колени у моих ног.

Я перестаю дышать.

Как человек может так быстро меняться? Он был похож на медведя, огромного, с лёгкостью готового в любой момент сделать выпад и переломать мне хребет. На его мужественном лице было написано: «Я пришёл сказать, что ты не права»…

Но сейчас передо мной тот, кто совсем недавно целовал мне руки и говорил о любви.

— К чему это всё? — я даже не сразу понимаю, что произношу это вслух. Настолько сами по себе выпадают тихие слова.

Он берёт меня за руку, я выдираю пальцы.

Становится мерзко. Рот наполняется слюной, тошнит…

Наверное, он замечает это, потому что не пытается больше прикасаться.

Это на него непохоже. Он никогда не идёт на компромиссы. Раньше меня это устраивало, он получал всё, что хотел. Потому что я очень хотела отдавать, хотела радовать. И он всё же никогда не переступал границу.

Теперь всё иначе…

— Я виноват перед тобой, — сверлит меня взглядом, будто считывая каждую эмоцию. Точнее… их отсутствие. Я так и сижу, сгорбившись, надеясь только на то, что на разговор хватит сил. И на то, чтобы переодеться, выйти отсюда, сесть на автобус и ехать так далеко, как это возможно. — Мне хотелось острых ощущений, — говорит просто. — Но теперь понимаю — это того не стоило.

Я словно отхватываю пощёчину.

В груди клокочет такой сплав боли, злости и отчаяния, что сидеть дальше страшной фарфоровой куклой без движений просто нет сил.

Я ударяю его по лицу.

Глаза застилают слёзы, голос срывается:

— Это всё, что ты можешь мне сказать? Оно того не стоило? — всхлипываю. — Смерть нашего ребёнка не стоила того удовольствия, да?

Меня начинает колотить, с каждым вздохом истерика лишь накатывает с новой силой.

«Хотел острых ощущений…»

Что это значит?

Что это значит?

— Что это значит?

Лишь чудом замечаю, что он выгибает бровь.

На скуле ещё остался отпечаток моей ладони. Но скоро сойдёт. Я почти не вложила в удар сил. Нечего было вкладывать.

— Ребёнок? — он будто бы только слышит о нашем малыше! Как будто это с кем-то другим мы выбирали имена перед свадьбой. — Нет, любимая, я о твоём состоянии.