— Ну что ты, Лера, я к тебе со всей душой…

Пытаюсь оттолкнуть его от себя, и уже кажется, что всё — сейчас будет только хуже. Единственный, кто отнёсся ко мне с теплом здесь, ввергнет меня в ещё больший мрак. Может быть, он и шёл сюда с этой мыслью. Мол, раз я изменила мужу с кем-то, то и с ним могу. Бедная Глаша…

— Да за кого ты меня принимаешь? — рявкает и, наконец, отстраняется. — Я разве хоть раз пытался тебя принудить?

— Уходи, пожалуйста, просто уходи…

— Да что изменилось, Лера? Я пять минут назад был тут желанным гостем. Не собирался я тебя трогать.

Он начинает вышагивать туда-сюда по кухне.

Скрипят половицы.

Сколько же можно… Сколько же ещё?

— Я не понимаю, как ты мог жене изменять… — конечно, меня это так сильно возмущает — рана от Игната всё ещё кровоточит.

— А сама то? Что, наврала Алинка? Вижу, что наврала… — он плюётся, и в голосе начинает звенеть какое-то яростное презрение. — Всегда терпеть не мог эту прошмандовку… Ну а ты? Я думал, хоть повзрослела, изменилась, но нет, ты всё-таки такая же.

— Изменять — значит, повзрослеть?

Он хмыкает.

— Повзрослеть, значит, понять, что мир не делится на чёрное и белое, что всё сложно.

— Самое дурацкое оправдание, что я когда-либо слышала! — поднимаюсь на ноги, повышаю голос. — Ты хотя бы не своди меня с ума!

— Нельзя быть такой «правильной», Лера! А, хочешь, угадаю? Это не ты ему изменила, а он тебе — да?

Из меня будто весь воздух разом выбивают.

— Ну, угадал.

И какое довольство в голосе!

— И ты побежала сюда плакаться, да? Вот такие все, Лера. Лучше не будет. Повзрослей!

— Значит, ты бы мне тоже изменил? И плюнул бы на то, что я из-за тебя потеряла ребёнка? — не знаю, почему кричу именно это, я просто безумно расстроена и зла. — Тогда ты правильно выдохнул, Слава!

— Что? — он отчего-то теряется, подходит ко мне, берёт за плечи. — Что с ребёнком?

Я пытаюсь вырваться, уже натурально рыдая.

— Я не знал, что ты была беременна…

— Была, пока не увидела, как он… с Алиной… на нашей свадьбе…

Я едва ли не падаю. Слава притягивает меня к себе, обнимает и гладит по спине. А я рыдаю и что-то говорю, говорю, говорю… Про Игната, про измену, про ребёнка, про священника, про маму…

Ещё минуту назад мне было плохо из-за того, что он находился рядом. Противно. Очередной изменщик. Очередной мужчина, который ставит свои низменные желания выше чувств тех, кого вроде как любит… Ненавижу, уйди, исчезни, исчезните все! Сейчас же вдруг стало всё равно. Не осталось ничего на мгновение, кроме собственного горя, которое с каждым словом выходило из меня всё больше… Мне нужно было выговориться. Нужно было, чтобы кто-то обнял и… да даже не пожалел, а просто хотя бы не обвинил…

Наверное, скоро мне станет тошно и мерзко от этой сцены, от себя, от Славы…

Но пока я утыкаюсь в его рубашку лбом и дрожу, всхлипывая и поскуливая.

Он долго всё выслушивает, затем подхватывает меня на руки и вместе со мной садится на лавку.

Всё это длится, пока моё громкое дыхание вместе с остатками истерики не поглощает тишина.

Слава ничего не говорит. Просто укачивает меня слегка в объятьях, будто ребёнка, и я почти засыпаю.

Мне так не хватало… За всё это время Игнат, который хотел удержать меня, сохранить наш брак, не обнял, нет…

За окном уже стемнело. Когда осознаю это, словно трезвею и стараюсь выпутаться из сильных рук Славы.

— Прости, что тебе пришлось… всё это выслушать и увидеть.

— Лера, — он смотрит мне в глаза, — забудь всё, что я сказал. Мне правда жаль. Ты же не вернёшься к нему, останешься здесь, да?

Я ничего не отвечаю. Он отпускает и поднимается.