— Ну так пресекайте это! Вы же учителя! У вас авторитет.

— Ага, был авторитет, да вышел весь, кончился вместе с Советским Союзом. Сейчас учителя — обслуживающий персонал, так-то. — В ее голосе печаль и горечь. — Так что заканчивай свою самодеятельность и возвращайся домой. Если не ради себя, то хотя бы ради ребенка.

— Нет. — От одной мысли об этом передергивает. Никогда! — Так ты дашь показания в суде?

Она отрицательно качает головой, а меня затапливает злость.

— А ты внучке своей не хочешь помочь? — смотрю на маму, и вижу в ее глазах странное выражение. Не могу его идентифицировать, поэтому продолжаю. — Каково ей будет жить с отцом-кобелем? Дразнить не будут? Ведь шила в мешке не утаишь.

— Зато деньги могут многое, — отвечает она, поднимая бровь. — Так что если ты не собираешься возвращаться к мужу, прости, но я тебе не помощник, — разводит руками.

— Ну и ладно, без тебя справимся. — Встаю и зову дочь: — Юль, мы уходим. Знаешь что? — снова поворачиваюсь к маме. — Я не знаю, когда ты стала такой черствой, но ты сильно изменилась. И произошло это не после смерти папы, а позже, — задумываюсь. — Скорее, когда я начала встречаться с Мишей…

При воспоминании о своей первой любви сердце словно сжимает обручем. До сих пор больно.

— Мишка твой, голодранец, — фыркает мама, — не пара он тебе был. Что и доказал. Бросил тебя и даже жалеть не стал. Думаешь, с ним тебе было бы лучше?

— Кто знает, — почти шепчу. — Может быть.

Юлечка уже ждет меня в коридоре. Дочь успела обуться и протягивает ручки за курткой. Мы одеваемся и покидаем гостеприимный дом.

— Мы домой? — спрашивает дочка и заглядывает мне в глаза.

После разговора с мамой из меня будто весь воздух выпустили. Сил нет ни на что. Оглядываюсь на место, которое было мне домом долгих восемнадцать лет, и понимаю — больше оно не будет им никогда.

— Да, домой.

16. Глава 16 Алина

— Алина, иди сюда! — слышу строгий голос Екатерины Георгиевны и выглядываю из нашей с Ниной Вадимовной каморки. Сама она уже ушла, а я замешкалась на свою голову.

Эта женщина словно чувствует, когда я присаживаюсь отдохнуть, и начинает всячески изводить. Иногда мне кажется, что у нее ко мне личная неприязнь, но девочкам-администраторам тоже часто прилетает. Она просто сама по себе такая злыдня. Девочки говорят, что Екатерина ждет не дождется, когда наш генеральный ей предложение сделает. Но он что-то не торопится, вот она и лютует, срываясь на подчиненных.

— Что случилось? — выдавливаю из себя улыбку.

— Ты посмотри, сколько здесь пыли, — демонстративно проводит пальцем за диваном в холле и показывает мне. Палец абсолютно чист, но разве можно что-то доказать.

— Я ее уже вытирала, — вздыхаю я.

— А я говорю, плохо вытирала, — взвизгивает она и едва не топает ногой. — Немедленно исправь! И зеркало в холле должно блестеть, — указывает пальцем на него. Полотно два на два. Это час работы. Но оно чистое…

— Завтра первым делом…

— Сейчас же, — цедит Екатерина сквозь зубы и пронзает меня испепеляющим взглядом. Вот угораздило же меня.

— Но мой рабочий день закончен пятнадцать минут назад, — пытаюсь хоть как-то оправдаться.

— Значит, задержись.

— Я не могу… у меня садик.

— А я так и знала! — вскипает она мгновенно. — Не можешь нормально работать, ищи другое место!

Разворачивается на каблуках и, гордо вскинув подбородок, уходит. Вот же гадина. Обреченно вздыхаю и смотрю на часы. Если не тратить время на раздумья, можно и успеть. Смиряю гордыню, проглатываю все это и иду делать то, что требуется. Без работы мне сейчас никак нельзя.