— Я вижу, нащупала что-то великолепное? — и я открываю глаза. Передо мной стоит бодрый и румяный Юра — специалист по семейному и гражданскому праву.

— Да, просто изумительный глинтвейн, — киваю я ему. — Рекомендую.

— Мне то же самое, что и ей, пожалуйста! — просит Юра подошедшую официантку. — Уверен, что сейчас попробую лучший глинтвейн в своей жизни, — довольно улыбается он. — Если сам мэтр оценил, то оно того точно стоит!

— Это не смешно! — отмахиваюсь я от его комплиментов. — Что там у нас по делу? Мне надо где-то жить, так что давай с тобой всё сделаем как можно скорее!

Тут Юра откидывается на спинку стула, и начинает громко хохотать, пока официантка ставит перед ним стеклянный высокий бокал с тёплой виноградной кровью. И ещё чем-то, — опять зависаю я на каком-то смутном детском воспоминании.

— Яна, скажи, ты живёшь в какой стране?

— К чему всё это? — начинаю я нервничать. — Я живу в стране с самым лучшим семейным кодексом, разве не так? — и делаю ещё один крошечный глоток бордово-сливового вина.

— Да к тому, что судебные процессы тянутся годами, — объясняет мне Юра, — для начала вы должны развестись, если ты, конечно же, не хочешь затянуть этот процесс. Но сразу предупреждаю: надолго не получится, — засасывает он через трубочку своё вино и с удивлением смотрит не меня: — Действительно, это лучший глинтвейн, что я пробовал!

— Да какое там затягивать: тут всё понятно, специально не давать ему развод, чтобы ещё больше трепать себе нервы? Зачем мне всё это?

— Отлично, с этим разобрались, — чуть ли не урчит от удовольствия Юра. — Тогда остались имущественные споры. Надеюсь, ты сохраняла все расписки, чеки и переводы, когда отдавала все свои деньги супругу для погашения ипотеки, — мягко и в упор смотрит он на меня как строгий учитель, спрашивающий домашнее задание у второклассницы.

Но я, кажется, не выучила сегодняшний урок, вдруг понимаю я. И это осознание взрывается маленькой ментоловой бомбочкой у меня в мозгу где-то чуть выше переносицы.

— Какие расписки? — лепечу я непослушным языком.

Юра опять внимательно разглядывает меня, как какой-то любопытный музейный экспонат, и уже медленно и с расстановкой, как не очень одарённой школьнице, объясняет:

— Ну вот ты пишешь, что отдала энное количество денег в счёт погашения большей части кредита.

— Отдала, — полушепчу я.

— Отлично, — снова приступает к своему вину Юра, словно мы уже выиграли судебный процесс. — У тебя остались какие-то документы, подтверждающие, что ты их передавала своему супругу?

— Нет, — стеклянным голосом отвечаю я.

— Ну, это не страшно, мы сможем подтвердить, что во время брака ты продала своё собственное имущество, чтобы погасить кредит, — мягко успокаивает он меня, смакуя каждую каплю. — У тебя наверняка остался договор купили-продажи с прописанной в нём суммой, так? — допивает он своё вино, неприлично громко высасывая остатки через бумажную трубочку.

— Там прописана другая цена, — смотрю я куда-то себе под ноги. И мне безумно стыдно, словно это я сейчас лишила румяного Юру его собственной квартиры.

Мой приятель с недоумением смотрит на меня, и я понимаю, что в его глазах я совершенно потерянный человек. Просто пыль, а не клиент.

— Наследству было меньше трёх лет, и мы договорились с покупателем, что пропишем меньшую сумму в договоре, чтобы мне платить меньшую сумму налога, — сознаюсь я в страшном преступлении против всего человечества, совершенном около трёх лет назад. Сейчас сюда ворвётся спецназ и уведёт меня в наручниках. Туда, где место таким беспросветным наивным дурам.