— Милорды, — гремел он, — если все дела улажены, мы можем закрыть парламентский сезон с минуты на минуту!

Зал наполнился одобрительным гулом и стуком по спинкам сидений. Нэд выдохнул и подавил желание почесать затылок под париком. Если эту штуковину тронуть, но не снять, станет только хуже.

— Так что, милорды? — продолжил канцлер. — Неужели никто из вас не хочет представить дополнительные дела для рассмотрения на текущей сессии?

Воздух прорезало воодушевляющее:

— Нет! Никаких дел!

Взрослые и важные мужчины больше походили на мальчишек, которые отчаянно искали способ прогулять урок. Почти двести напыщенных аристократов жаждут только того, чтобы побыстрее забыть друг про друга и добраться до своих любовниц.

Канцлер звучно усмехнулся. Его румяное лицо блестело от пота, когда он раскинул руки в стороны и начал радостно объявлять:

— Да будет так, милорды! По воле короля и ради удовольствия Его Величества объявляю эту сессию…

Огромные двери распахнулись, грубо прервав его речь. Все головы тут же обратились к неизвестным гостям, но не герцог Рэтленд. Он был слишком сильно занят мыслями о том, как поскорее покинуть Лондон и забыть наконец про этот проклятый парик. И ему было не важно, что происходит за пределами этих мыслей.

Лорд-канцлер взял себя в руки, прочистил горло и закончил мысль, но не так радостно, как предполагалось:

— … объявляю, что следующая парламентская сессия откроется в четверг, на седьмой день октября…

Лорды внезапно оживились и утратили к нему интерес, посылая неодобрительное хмыканье и смешки в сторону двери. Даже Нэд не удержался и взглянул туда, куда смотрели остальные. Из-за голов ничего не видно.

— Кхм-кхм! — раздраженно покашлял канцлер и удвоил свои усилия. — Следующая сессия откроется на седьмой день октября…

— Прежде чем вы закончите, милорд-канцлер, позвольте сказать! — раздался голос у двери.

Нэд замер. Его сердце остановилось, а потом подпрыгнуло и стало биться так часто, что чуть не выпрыгнуло из груди.

Эти слова были сильными и нежными, а голос, что их произнес, — красивым и… женским? Невозможно! Это что-то совершенно неуместное в Палате лордов. Сюда не допускают женщин. Нэд попробовал себя убедить, что именно поэтому он едва может дышать. Именно поэтому он вскочил на ноги в едином порыве возмущенного мужского хора.

Это не из-за самого голоса, нет. Вовсе нет.

— Что это значит? — прогремел канцлер.

И тогда Нэд увидел ее. Высокая девушка в самом красивом лавандовом платье из всех, что он когда-либо видел. Она шла по залу так, будто бывала на парламентских сессиях на регулярной основе как минимум полжизни. Будто она сама не меньше, чем министр. Будто она была чем-то большим, чем просто женщиной.

Будто она королевских кровей.

Это была она. Единственная женщина, которую Нэд когда-либо любил. И которую когда-либо так сильно ненавидел.

И он застыл на месте, не в силах на нее не смотреть.

— Признаюсь, — сказала она, с легкостью вышагивая по залу, — я боялась, что пропущу собрание вообще, но я счастлива, что смогла застать вас всех здесь до того, как вы разбежитесь в поисках… удовольствий.

Она ухмыльнулась и послала взгляд какому-то древнему графу, который покраснел и быстро отвел глаза.

— Мне сказали, — продолжила она, — что то, чего я ищу, требует парламентского акта. А вы, как я могу заметить, парламент.

И тут ее взгляд встретился с его. Так резко и неожиданно, что Нэд почти упал, словно был сражен стрелой прямо в сердце.

Ее глаза были точно такими же, как он запомнил — голубыми, словно летнее море. И всё же что-то было не так. Если раньше эти глаза были чисты и широко открыты для него, то теперь в них собирается шторм.