Особенно в ту нашу первую встречу. И потом, когда Роберт, не понимая слова «нет», раз за разом отправлял мне чудовищно огромные букеты цветов, приезжал после работы или желал подвезти меня после смены в стоматологии до дома.

Сейчас этот голос будил во мне только вулканы боли.

— Я попрошу прощение, но это ведь опять вопрос моего эгоизма, а не любви… Человек всегда просит прощения, чтобы облегчить собственную душу, а не для того, чтобы другой перестал чувствовать боль. И поэтому я не прошу, я хочу сделать, чтобы тебе не было больно, Ксюш… — сказал Роберт, и я не выдержала:

— Не больно? Думаешь что-то можно с этим сделать? Что? Только если я забуду. Хотя и то не факт, что Лиля снова не начнёт мне звонить и посвящать в детали ваших игрищ, — заметила я, а Роберт, разжав пальцы, убрал ладони с моих щиколоток, постарался меня притянуть к себе.

Я дернулась, забилась в панике, не желая прикосновений, но муж был сильнее и просто прижал меня к себе. Я оттолкнула, но Роберт, сидя на корточках, качнулся назад. Упал на спину, на бабушкина ковёр, и я за ним, только на него. В панике я вцепилась в его рубашку и, глядя в глаза, попросила:

— Но если что-то ты и можешь сделать для прощения, так это просто вернуть мне мою любовь к тебе. Всю мою нежность, мою душу, которую я тебе подарила, мое, как ты выразился, щенячье обожание, Роберт! Верни мне все это! Верни!

16. Глава 16

— Нет… — сказал Роберт, глядя на меня. У меня из глаз брызнули слёзы, и я задохнулась рыданиями. Упала мужу на грудь и ударила в плечо. Руки Роберта медленно, словно боясь, легли мне на спину и обняли. — Не верну. Прости.

— Уходи… — попросила я, точнее прокричала ему в шею и снова задохнулась рыданиями. Мне было больно от его аромата, от тяжёлого привычного аромата соли, морского ветра и амбры. От его прикосновений, которые не стали чужими, ведь всего сутки разделили мою жизнь на до и после. — Уходи. Не делай больнее…

Роберт сел, продолжая прижимать меня к себе. Уткнулся носом мне в волосы.

— Ксенька… Я все исправлю… — прошептал он. — Я все исправлю, поверь мне…

— Ты все разрушил, — произнесла я.

— Заново построю, — не согласился Роберт.

— Без меня… — сказала я, сильнее вцепившись пальцами в плечи мужа. И если он надеялся все ещё изменить, то я просто с ним прощалась. Последние прикосновения, ароматы, слова, сердца стучащие в унисон.

Я говорила прощай на языке жестов.

— Ты ни разу не спросила почему… — медленно сказал Роберт, уткнувшись мне в волосы. Тяжёлые руки гладили меня по голове совсем невесомыми движениями, и я даже с закрытыми глазами помнила все ручейки вен и рисунки. На внутренней стороне запястья — коловрат, выше — ангел со слезами на глазах, ещё выше — оскаленный волк.

Каждый рисунок на руках Роберта имел смысл.

Ангела он набил после аварии, когда чуть не улетел в реку, почти снеся ограждение. Волка — после соревнований по боксу.

— Потому что я знаю, ты отвечал… — тихо сказала я. — Потому что у тебя была возможность…

— Ты же понимаешь, что это ложь… — заметил Роберт, накручивая мои светлые волосы себе на пальцы.

— Тогда что правда?

Нелепый разговор перед концом.

Исповедь.

Признание.

— За три года брака я открыл два бара и два ресторана, — тяжело начал Роберт, и я отстранилась. Каждое прикосновение раздражало все нервы, потому что тело помнило, помнило, как хорошо могло быть рядом, а голова напоминала, что потом будет больно. — Ни на одном из открытий тебя не было…

Я отодвинулась от Роберта и посмотрела ему в глаза, только теперь он избегал взгляда и упорно наблюдал за стрелкой тяжёлых напольных часов.