─ Уверена?

─ Абсолютно, ─ шумно выдыхает, обдавая меня мерзким запахом перегара. ─ Я этого хочу, правда. Мне и самой плохо оттого, что я хреновая мамка для Каринки. Но я просто не могу взять себя в руки. И пока что мне сложно поверить, что кто-то сможет мне помочь.

─ Смогут, об этом не беспокойся, ─ с облегчением выдыхаю я. ─ Что ж, тогда нам остается решить вопрос с временной опекой Карины, чтобы все было по закону, и ее не забрали в приют до того, как ты выйдешь из клиники. Так что будь добра, притормози с бухлом и приведи себя в порядок, чтобы завтра ты была похожа на человека. Я приеду, и мы поедем оформлять документы.

Кивает и освобождает проход.

Вроде все поняла. Дай бог.

Дергаю дверь на себя, собираясь уйти, но замираю в дверном проеме:

─ Коробку с конфетами отдай. Это подарок Карине от подруги.

Морщится, дрянь, недовольно поджимает губы, но коробку в итоге отдает.

Забираю подарок, иду в коридор и быстро обуваюсь, чтобы поскорее свалить из этого гадюшника.

Одно дело сделано. Теперь остается самое трудное ─ вернуться домой и сделать все возможное, чтобы отговорить Катю от развода, на который она, очевидно, уже настроилась...

11. Глава 10

Вхожу на кухню и вздрагиваю, когда хлопает входная дверь. Леша ушел и оставил меня наедине с собственными страхами.

И, нет, я боюсь вовсе не маленькую девочку, которую он привел, а то отвратительное состояние беспомощности, в которое я погружаюсь рядом с ней.

Я потеряла контроль над ситуацией, оттого чувствую себя бессильной и слабой, не знаю, что мне делать дальше.

Поворачиваюсь к девочке и вижу, что она через силу запихивает в себя остатки рагу, а по ее щекам текут слезы. И как-то не по себе становится.

Сажусь напротив нее и спокойно спрашиваю:

─ Ты почему плачешь? Невкусно?

─ Очень вкусно, ─ бормочет с набитыми щеками и хрюкает носом. ─ Просто объелась.

─ Так и не нужно доедать. Зачем запихивать, если больше не хочется?

С трудом прогладывает пережеванную еду, запивает компотом и откладывает кусок хлеба на тарелочку:

─ Мама говорит, что еду нельзя оставлять. Нужно доедать все, что положили. А когда я не доедаю, ─ поджимает губы и смотрит на меня глазами, полными слез.

─ Я поняла, ─ отвечаю, не дав ей договорить, потому что все и так понятно.

Забираю у нее тарелку и выбрасываю остатки еды в мусор, а тарелку кладу в раковину.

─ Вы злитесь? ─ в страхе спрашивает Карина.

Она уже привыкла, что вызывает злость и раздражение матери по любому поводу. И того же ожидает от других взрослых.

─ А разве похоже, что я злюсь? ─ мягко улыбаюсь и сама же отвечаю на свой вопрос: ─ Нет, Карин, я совершенно не злюсь. Я тоже иногда не доедаю то, что положила себе. Если остается немного, то выкидываю.

─ А если много?

─ А если много, то можно просто убрать еду в холодильник и доесть, когда снова проголодаешься, ─ пожимаю я плечами.

У меня ведь было точно так же, как и у Карины, только на фоне остальных проблем из детства я совершенно об этом забыла. Мать варила просто ужасную еду, почти несъедобную, потому что готовила из всего самого дешевого: овощные супы с горелой поджаркой на воде, или же на бульоне из куриных лапок, вареная рыба с овсяной кашей…

Не знаю, было ли дело только в нехватке денег на нормальные продукты, или мама даже не старалась… Но еда почти всегда была ужасной, и раз в день меня обязательно заставляли есть.

Я пихала все это в себя со слезами, пока мать сидела над душой в обнимку со стаканом. А если говорила, что больше не могу, то получала таких подзатыльников, что желание сказать такое снова у меня пропадало надолго. Проще было давиться паршивой едой, чем терпеть очередные побои и крики о том, какая я неблагодарная дрянь.