– Ты не хочешь, чтобы я к тебе прикасался?

– Я этого не говорила.

– Так в чем дело, вино не понравилось?

Молчание.

Даниэль чувствует, что говорит уже на повышенных тонах:

– Тебе не понравилось вино, я спрашиваю?

– Да, лучше другое покупать, – еле слышно лепечет Лера.

– А может и секс со мной тебе уже не нравится, поэтому ты прячешься за работу и все, что ни попадя? А теперь, значит, вино виновато? Со Славой лучше в постели??? – голос Даниэля уже не звучит, а гремит. Он рывком поднимается со стула, по пути нечаянно или специально смахивая бутылку со стола. Красивая, белая с бордовыми узорами скатерть заливается красной лужей.

Даниэль уходит курить, психует на себя, свою несдержанность, а когда возвращается видит Леру, которая старательно очищает скатерть от лужи вина, собирает осколки, подметает. Как же в груди жжет горечью из-за своей несдержанности! Он ждет, когда она выкинет осколки, помогает подмести остатки, берет ее руки в свои и говорит:

– Мне не нужно это все. Я виноват, я разбил, я уберу. Мне не нужен обед или ужин из трех блюд, и наглаживать простыни и рубашки я тоже не просил. Мне нужна ты, понимаешь, живая ты, а ты не суррогат, который я сейчас получаю.

Судорожный вздох Леры. Молчание, смирение, которое убивает. Или нет, Лера пытается что-то сказать, удивительно, но ее прорывает, оно говорит быстро, Даниэль еле успевает уловить суть:

– Я виновата. Я все разрушила. Ты прав был тогда. У нас только начиналась счастливая семейная жизнь, а я все разрушила. И да, мне тогда понравилось со Славой, можешь, как угодно ругаться, мне понравилось, из-за этого сейчас и плохо. Так не должно было быть. Он восхищался мной, или мне так казалось, а я растаяла как дурочка. Если бы я была его женщиной, и изменила, он бы посчитал это омерзительным. И это так и есть. Это грязь, которую невозможно смыть. Это как клеймо.

– Какое клеймо?

Опять торопливая сбивчивая речь Леры на одном дыхании:

– О том, что я грязная, развратная, мне понравился секс с другим мужчиной, который мне не муж, а он должен нравиться только с мужем. И теперь я грязная для всех – для Славы, для тебя, для себя. Это невыносимо. Я не вспоминаю о Славе, для меня все это точно в прошлом. Но грязь, которя осталась после ночи с ним не смывается никак.

От волнения Лера начинает повторяться, мысли путаются.

Лера не плачет, но выглядит при этом такой потерянной и несчастной, что хочется сначала встряхнуть хорошенько, так, чтобы все глупости разом вылетели из головы, а затем целовать и убеждать, что все хорошо, убеждать и целовать.

– Лера, мне кажется, больше половины из того, что ты сказала, ты додумала за всех. Я не думал, что ты грязная. Никогда так не думал. Откуда у тебя в голове такие мысли, скажи, может, я что-то не так делал, говорил, я все объясню.

Лера думает, мается, высказывать свои догадки, предположения или нет. Наконец, поднимает на него глаза, тут же опускает и пытается что-то объяснить. Как же это сложно!

– Ты даже спал со мной на отдельной кровати целую неделю. А я думала, что после того как ты … после того… ты простил. А ты… А я… Значит, я был противная для тебя… А потом я опять поверила, что простил, а потом этот ужин, и вино… ты специально… а я … Я не знаю, что делать. Сам говорил, что все прошло, а сам… я не буду пить это вино… Ты даже не представляешь, как низко и подло ты поступил. А я… да я уже устала…

Даниэлю тогда показалось, что или взорвется его мозг, или он сойдет сума, что впрочем, может быть одно и то же. В чем он виноват? Надо было чай делать? Или водку хлестать? При чем тут вино?