Чтобы укрыться от ярости стихии я забегаю в сарайчик, который стоит возле ворот и в темноте спотыкаюсь о какие-то инструменты.

Те самые лопаты, которыми закапывали яму лежат сдесь, набросанные как попало. Мокрые комья земли налипшие на металлических языках, словно крошки застрявшие в зубах после еды.

Хватаюсь за сердце, которое почему-то колотится с каким-то незнакомым волнением, словно обруч сдавливает мою грудь и я дышу, глубоко и ровно, пока голова не начинает кружиться от перенасыщения воздухом и влагой.

— Кроме тебя никто не поможет, поторопись. Пожалуйста.

Снова я слышу голос и небо разрезает ослепительная молния. После чего оглушительный гром раскалывает небеса, отдаваясь в моей груди нестерпимой болью сомнения.

— Что это? — выкрикиваю я вдруг, чувствуя, что начинаю сходить с ума.

Неужели и правда безумие?

Я прижимаюсь спиной к ободранной стене сарая и закрываю глаза.

Нахожу медный отблеск моего эйдоса и стараюсь сосредоточиться на нем. Он трепещет, он взволнован так же как и я.

— Ты тоже слышал это? — обращаюсь я к нему и напрягаю все свои чувства, чтобы понять его ответ. Мой эйдос слабый, как у всех медных, но я долго тренировался, чтобы различать хоть что-то из того, что он пытается мне сообщить.

И на этот раз я без ошибки понимаю, что я не сошел с ума. Если это слышал и я и мой эйдос, значит это было. Было по правде…

Но что же мне делать?

Я закрываю лицо ладонями, пытаясь собрать столько медной силы, сколько есть в моем распоряжении. В сравнении с силой серебряных — это ничто, но мне хватит и этого, чтобы успокоиться, чтобы принять решение.

Эйдос трепещет, словно пытаясь сказать мне что-то еще, но я не понимаю. Я едва вижу его и едва слышу его неразборчивый голос, который больше похож не на звук, а на давно забытое воспоминание внутри моей головы.

— Что? Что ты хочешь?

И тут мысль вспышкой проносится в моей голове, и отвечаю ему.

— Нет…. Я не могу, это нельзя делать, об этом не может быть и речи.

Эйдос замирает и начинает пропадать, постепенно затухая, растворяясь в бесконечном ничто, которое служит ему домом, когда мы не говорим. Он сказал все, что хотел. Вот что это значит. Он перестал верить в меня.

— Стой! — кричу я и открываю глаза. — Подожди!

Он замирает и возвращается, меняя свою неуловимую форму, меняясь в размерах, но не покидая меня. Я чувствую, как вместе с его присутствием во мне прибавляется сил и уверенности.

Я беру две лопаты и выхожу в дождь. Молнии сверкают над моей головой и гром пытается оглушить меня, повалить на землю, словно противится тому страшному, недопустимому, что я собираюсь сделать.

Я бросаю одну из лопат в слякоть а вторую вонзаю в рыхлую мокрую землю.

Я копаю быстро, не задумываясь и не обращая внимания на рев и грохот стихии, что окружает меня, словно бы пытаясь остановить. Даже если бы сейчас передо мной возник легион золотых драконов, чтобы остановить меня, клянусь, я бы не сдался.

Когда я уже нахожусь по пояс в яме, черенок лопаты с треском ломается.

Я вылезаю наверх и беру вторую лопату и продолжаю копать, словно мной управляет какая-то внешняя сила, хотя я точно знаю, что это мое желание. Я хочу сделать это. Мне нужно убедиться. Я должен знать точно, что она мертва. Я должен увидеть. Иначе я не прощу себя и до конца дней буду грызть свою душу сомнениями. Я словно бы знал, что одна лопата сломается, и вторая будет мне необходима. Откуда я знал это?

К черту… Какая разница?

Наконец, я чувствую, что лопата втыкается в твердую деревянную поверхность гроба.

Руки мои начинают дрожать но я продолжаю выкидывать землю из ямы наверх, пока, наконец, гроб не оказывается освобожденным от земли.