— Ты. Мне. Противен. — Такими словами я высказываю всё, что думаю, о прозвучавшем предложении. — Катись куда хочешь. Я не прощу измену, Артур.

Из последних сил держу спину прямо. Щипаю себя за кожу каждый раз, как болезненный ком подступает к горлу. Только когда Артур выходит из спальни, я позволяю себе сделать выдох.

Горделивая осанка моментально трансформируется в старческую сутулость, а поднятый вверх подбородок опускается вниз. Закрыв глаза, медленно выпускаю скопившееся в солнечном сплетении режущее внутренности напряжение.

Громкий хлопок входной двери окончательно доламывает мой внутренний стержень.

Слёзы брызгают из глаз, а жалостливый скулёж вырывается из сомкнутых губ.

Вот и пришёл конец нашей счастливой семейной жизни. Прогудел финишный свисток нашей с Мельниченко истории любви.

Накрывает волной невыносимой боли.

Я в красках рисую картину того, как муж трогает, ласкает, целует другую женщину. Каждый мазок масляной краски, который я накладываю кисточкой на воображаемый холст, словно удар кулаком по моим жизненно важным органам.

Фундамент под ногами сотрясает мощнейшее землетрясение. Крепкие стены домашнего очага, которые мы с Артуром столько лет кирпичик за кирпичиком возводили на взаимном доверии, уважении и любви, в одночасье рассыпаются как карточный домик.

Разрушительная стихия сравнивает с землёй всё нажитое в браке с любимым. В памяти искажаются трепетные признания, выветриваются стойкие запахи, стираются тёплые объятия, забываются важные слова.

Мерещится, что крепкой семьи Мельниченко и вовсе не было. Или была, но не со мной.

Перевожу взгляд на стену, где висит большая семейная фотография. Смотрю на наши счастливые лица, смотрю на нашу новорождённую дочь, которую мы с супругом держим в руках, и не понимаю ничего. Куда все это исчезло? Куда испарилась любовь? Почему всё пришло к этой точке? Зачем он так поступил? Ради чего?

— Ненавижу! Ненавижу!

Открываю шкаф и дёргаю идеально выглаженные рубашки мужа с вешалок. Срываю пришитые пуговицы с ткани, дёргаю со всей силы нагрудные карманы. Бросаю оторванные лоскуты на пол, топчусь и хватаюсь за новую «жертву».

— Сволочь! Изменщик! Обманщик! Не прощу! Ни за что! Ненавижу!

Наряду с одеждой мужа, страдают от жажды отмщения и мои собственные платья. С остервенением уничтожаю именно те наряды, которые когда-то приобретала с пометкой «Артур обязательно оценит».

Обтягивающий лиф красного платья, в которое я до сих пор одета, туго сдавливает ребра. Я словно зажата в тиски плотной тканью. Обрывистыми вдохами глотаю воздух. Смотрю на хаос под ногами.

Пячусь назад и обессиленно падаю на кровать. Прижимаю колени к груди и, сцепив зубы, начинаю выть.

У меня словно вырвали сердце, выпотрошили душу, выжгли радость. Вокруг только боль и пустота. Мир перестал быть разноцветным.

Прижимаю одну из подушек к груди. Она пахнет Артуром. Шумно вдыхаю носом его аромат. Тешу себя призрачной надеждой, что сейчас полегчает.

Раньше это всегда помогало. Одно упоминание о любимом супруге и появлялась твёрдая опора под ногами.

Но в этот раз простая магия не работает.

Всё так же ноет в области сердца.

— Ну почему, Артур? За что?

Протяжный израненный стон я прячу в его подушку. Кусаю зубами шёлковую ткань.

До самого утра я позволяю себе все эмоции, какие только прорываются наружу из глубин души. Я то горько плачу, то истерично смеюсь, то от злости бью об стену дорогие статуэтки, подаренные нам с мужем кем-то на торжества.

Под покровом ночи, за закрытыми стенами, в абсолютном уединении я разрешаю себе быть какой угодно: слабой, слезливой, сопливой, истеричной, сумасшедшей, разбитой, расстроенной, сломленной.