Яркий сарафан на тонких бретелях только усиливает общую картину, когда я поправляю волосы, призывно открывая шею.

— Оказывается, ты та ещё беспринципная… — прежде, чем он договорит, я закрываю ему рот ладонью.

Наши глаза так близко, что мне хорошо видны тёмные прожилки в радужке — одинаковые, несмотря на разный цвет глаз. В руке, сжавшей мою, в стремлении отклониться, в нахмуренных бровях — во всём его виде лишь отвращение, тесно завязанное на презрении к таким, как я.

— Пусть это останется между нами, — нежный шёпот и я убираю руку. — Звони, как решишься, Гр-риша! — игривое подмигивание стало бы последним гвоздем в крышку гроба его симпатий, но я неожиданно засмотрелась на кривящиеся губы.

Эффект всё равно вышел что нужно, и я легко сбегаю по ступеням, действительно торопясь к сыну. Кирилл раз за разом растравливает душу, и моё неадекватное внимание к Хоффману — результат навязчивого желания отомстить.

Хотя бы так.

8. Глава 8

— Я его уничтожу! — Сашка спит и Кирилла больше ничего не сдерживает. Проступают вены на руках, на шее бьётся жилка, а по лицу ходят желваки — Самсонов в бешенстве. — Значит, так у тебя выглядит верность?! Это твои принципы?

— Не ори, — прикрыв глаза, торможу его.

— Отдалась за домашку? — продолжает Кирилл, заметно сбавив громкость, но не уменьшив ярость. — И после этого строишь из себя институтку! — после чересчур резкого поворота я смотрю на Сашку, но он не просыпается. — И сколько ты его ублажаешь? С первого дня в этом грёбанном институте? Меня одного тебе стало мало? Или ты и поступала только ради этого?! — возня на заднем сидении заставляет его оборвать речь.

Сашка поворачивает голову, что-то говорит во сне и успокаивается.

— Выговорился? — маникюр и правда пора обновить — на левом мизинце появилась заметная трещина. — А теперь послушай меня, Самсонов, — уверенная в своей правоте, я не распыляюсь ни на громкий тон, ни на показательные обвинения, — если мне захочется, я поучаствую в целой оргии, но это не имеет к тебе никакого отношение уже двадцать шесть часов.

— Я всё ещё твой муж, — мы заезжаем в паркинг и, останавливаясь, Кирилл разворачивается ко мне, — хочешь ты этого или нет.

— Всего на пару месяцев.

— Посмотрим, — угроза не пугает, и стоит нам перешагнуть порог квартиры, как я твёрдым шагом иду в спальню.

Кирилл останавливается в дверях, когда лёгкий дорожный чемодан заполнен уже наполовину.

— И куда ты поедешь?

— На Фрунзе, — сдув волосы со лба, я смотрю на него твёрдым взглядом, — и не надо обольщаться. Адрес ты знаешь лишь потому, что лишать Сашку отца не входит в мои планы.

— И что ты скажешь Игорю Ростиславовичу? — хмыкает он, присаживаясь передо мной на корточки.

— Правду, — со смерти мамы отец сильно постарел, но скрывать от него развод — высшая степень идиотизма.

— А это для нового любовничка? — двумя пальцами он вытягивает из стопки одежды кружевные чёрные трусики.

— Пошёл к чёрту, Самсонов! — выдернув бельё, я бросаю его в чемодан и раздражённо хлопаю крышкой.

— Обязательно, родная, — вскидываюсь я слишком поздно, он хватает меня, намертво прижав руки к бокам, — но чуть позже.

— Не смей! — считается ли домашним насилием то, что Кирилл роняет меня на кровать, блокируя ноги и удерживая руки одной своей? Вряд ли суд это признает, узнав, как выгибается моё тело, когда он касается кожи, задрав сарафан до талии. — Кирилл!

— Уже не так решительна? Да, Кира? — меня отрезвляет металлический привкус во рту. — Тебе же нравится, не сопротивляйся! — сопротивляться возбуждённому мужику в полтора раза больше меня? Был бы смысл.