Все остальные участники на месте. Кроме короля и защитников. Маркуса тоже нет, я его не вижу. И это неожиданно очень и очень больно. Его что, не будет на процессе?

А где он тогда? Ограничился поставкой крови в тюрьму, для сына, и все? Мне очень, очень не по себе.

За столом отсутствующих защитников в глубину зала идут скамьи, заполненные присутствующей публикой. Я не смотрю особо туда, но вижу, что там много собралось драканов из гарнизона Дэба, а также людей.

Среди них много женщин. Когда же они успели узнать-то?

Прифронтовая территория, военное время, а люди пришли. Что это для них - развлечение или желание осудить меня?

В гуле голосов в зале я вдруг начинаю различать: “лекарка”, “всем помогала”, да какая она попаданка”, “девочка совсем”, "беременна наша Ларочка", “да своя она, чего удумали?”.

Это женщины границы, мои милые женщины… Или мне уже кажется, чудится, так хочется доброго слова, доброго отношения!

... За мной в камеру пришли после обеда. С начала просто надзиратели предупредили, что прибыл король, осматривает позиции. Заключённые заволновались, приезд короля - большое событие. И неизвестно, кого поведут на суд.

Потом снова пришел очередной надзиратель и сообщил, чтобы подготовилась, что рассмотрение назначено через час.
Я еще раз почистила платье и волосы магией.

У меня ношенное широкое голубое платье, но пусть оно будет в порядке. Чтобы ни было, я должна выглядеть хорошо.

Новость моментально прокатилась по этажу.

- Держись, Голубая Ручка, все получится, - слышала с разных сторон.

Черный Буйвол басил напротив, чтобы не переживала так, дитю вредно, а то уже почти на сносях.

Вот откуда он слова то такие знает? Надо же, мужчины вроде бы, преступники, а людское тоже не чуждо.

Руся тихонько хныкала, мальчики, а я думаю, что они именно мальчики ее расы, Крепыш и Черныш, что-то ей тихо говорили, успокаивали. Все равно их язык я не понимаю, только интонацию чувствую.

Насильник в камере рядом молчал. Но когда меня вывел хмурый дракан-надзиратель, тот самый, у которого насильник вырвал печенье, предназначавшееся дикобразикам, я увидела перекошенное от злости лицо Кречетова.

Он прижался лицом к решётке и стал кричать:
- Меня с собой берите! Меня первым! Я все знаю! Буду свидетельствовать! Я все королю скажу, я знаю все о ее преступлениях!

Надзиратель-дракан, имени которого я даже не знала, отпустил мой локоть, быстро развернулся и огрел плеткой Кречетова, прямо по морде, прижатой к решетке.

Ну, правильнее сказать, по лицу, но в отношении Кречетова других слов у меня просто не было. Хорошо так огрел, от души, можно сказать. Неужели эта история с печеньем тоже для него многое значила?

Кречетов сполз на пол, взвыв от боли и держась за щеку, а из камер напротив раздались хлопки в ладоши. Надо же, арестантские аплодисменты. Да какие дружные!

Кажется, впервые надзиратели и арестанты были абсолютно едины.

Эта грубоватая поддержка надзирателей и добрые слова заключённых взбодрили меня, заставили уйти от грустных мыслей.

Я остановилась на мгновение около камеры Руси, коснулась ее тревожно протянутой ручки, погладила, посмотрела ободряюще в синие детские глазки:

- Держись, малышка, я вас вытащу!

И пошла, поклонившись в пояс всему нашему этажу, помахав рукой напоследок заключенным, в которых за эти дни я научилась видеть просто людей.

… - Встать, суд идёт! - как знакомо слова звучат…
Только я не в зале, за столом защитников, а за решеткой.

В зал медленно вплывает прямо, а не входит, король Вольтерры, великий Арчибальд Харлоу. Я ведь видела его только мельком в воспоминаниях Ларики о свадьбе с Маркусом.