– Со мной? – переспросила я тихо, чувствуя, как внутри поднимается волна ярости. – Со мной всё в порядке. Впервые за долгое время я вижу ясно.

– Лена – часть команды проекта, над которым я работаю. Конечно, я встречаюсь с ней – как и со всеми членами команды. Конечно, мы бываем в кафе – где ещё проводить встречи? И да, я, возможно, хотел подарить ей что-то в благодарность за хорошую работу – это нормальная практика. Но превращать это в какой-то бульварный роман… – он не закончил фразу, просто развел руками, как будто сама абсурдность моих подозрений делала их недостойными опровержения.

Каждое его слово звучало разумно. Логично. Правдоподобно. Но за этой логикой, за этой рациональностью скрывалось что-то ещё. Я чувствовала это так же ясно, как запах кофе, который всё ещё стоял между нами, как невидимый барьер.

– И фотографии с её сторис? – спросила я. – Те, где она цитирует твои любимые фразы? Где она выкладывает фото с нашего «особого места» с салфеткой, сложенной сердечком? Тоже совпадение?

Он выглядел искренне озадаченным, его брови сошлись на переносице, образуя глубокую вертикальную морщину. Или искусно изображал это, как актёр, годами оттачивающий своё мастерство.

– Я не знаю, о чём ты говоришь. Я не слежу за её сторис. И, честно говоря, удивлён, что ты следишь.

В этот момент в кухню вошла Лера. Она остановилась в дверях, почувствовав напряжение, висящее в воздухе, плотное, почти осязаемое, как туман над рекой в холодное утро. Её глаза – такие же карие, как у отца, но более открытые, более честные – переводили взгляд с него на меня, пытаясь понять, что происходит.

– Доброе утро, – сказала она неуверенно, теребя рукав свитера – привычка, которая появлялась у неё только когда она нервничала. – У вас всё нормально?

– Конечно, милая. Просто обсуждали рабочие моменты, – с улыбкой ответила, отодвинув от себя кружку с моим любимым кофе.

Пётр тоже улыбнулся, но его улыбка не достигала глаз, оставляя их холодными и настороженными.

– Доброе утро, принцесса. Тосты на плите, ещё тёплые.

Лера переводила взгляд с него на меня, явно не веря нашему показному спокойствию. Она всегда была чуткой, всегда чувствовала атмосферу в доме.

– Спасибо, но я не голодна, – сказала она, и в её голосе я услышала напряжение, которое она пыталась скрыть за подростковой небрежностью. – У нас сегодня первый урок отменили, так что я, наверное, пойду сразу к Кате, мы договорились вместе готовиться к контрольной.

Пётр кивнул, и я заметила, как он выдохнул с облегчением – незаметно для Леры, но не для меня.

– Хорошо, только не опаздывай на остальные уроки.

– Я знаю, папа, – она закатила глаза, но в её голосе не было обычного подросткового раздражения, скорее – неуверенность, словно она чувствовала, что должна сыграть свою роль в этом семейном спектакле, но не была уверена в словах.

Она подошла к нему, быстро чмокнула в щёку – мимолётное, почти механическое движение, – потом ко мне. Но меня она обняла крепче обычного, словно чувствуя, что мне нужна поддержка, словно пытаясь передать мне свою энергию, свою любовь.

– Увидимся вечером, – сказала она и, взяв со стола яблоко, вышла из кухни, оставив после себя лёгкий шлейф юности и беспечности.

Мы молчали, пока не услышали, как закрылась входная дверь. Потом Пётр глубоко вздохнул и посмотрел на часы – дорогие, швейцарские, которые я подарила ему на десятую годовщину свадьбы, экономя на всём несколько месяцев.

– Мне пора собираться, иначе опоздаю на встречу.

Он встал, отодвинул стул. На его лице была написана усталость и какое-то разочарование, словно я была капризным ребёнком, которого невозможно урезонить, который портит ему настроение своими необоснованными претензиями.