– Ты знаешь, о чём я, – ответила я, удивляясь собственному спокойствию.

Он нахмурился, его рука с чашкой кофе замерла на полпути ко рту. Я заметила, как напряглись мышцы на его шее, как дёрнулся кадык, когда он сглотнул.

– Нет, действительно не знаю. Что за бред?

 «Бред». Вот как он это назвал. Всё, что я чувствовала, все доказательства, которые собрала, все ночи без сна – просто бред. Горечь поднялась к горлу.

– Лена Савельская, – произнесла я имя, которое преследовало меня последние дни. – Твоя коллега. Молодая, светловолосая. С браслетом от Тиффани, который ты якобы выиграл на какой-то корпоративной лотерее. Помнишь такую?

Его лицо изменилось. Не сразу и не сильно – лишь легкая тень пробежала по нему, едва заметная морщинка появилась между бровями, уголок рта дрогнул в нервном тике. Но я знала его слишком хорошо. За пятнадцать лет изучила каждую чёрточку этого лица, каждое микровыражение. Он был застигнут врасплох, сбит с толку, как шахматист, неожиданно обнаруживший, что его ферзь под ударом.

– А, Лена, – он пожал плечами с показным безразличием, быстро восстанавливая самообладание. – Конечно, помню. Она работает в отделе маркетинга. При чём тут она?

В его голосе не было ни тени волнения. Словно я спросила о погоде или о цене на бензин. Такая безупречная игра, что на мгновение я сама усомнилась в своих подозрениях. Но только на мгновение.

– При том что ты встречаешься с ней. Водишь её в наши любимые места. Даришь ей серьги и браслеты. Обнимаешь на корпоративах так, как не обнимают просто коллег.

Я говорила спокойно, почти деловито, словно зачитывала протокол или список покупок. А где-то глубоко внутри меня бушевал ураган эмоций – боль, обида, ярость, отчаяние, – но снаружи я была спокойна, как вода в озере в безветренный день. Это спокойствие давалось мне тяжело, каждое слово, произнесённое без дрожи в голосе, было маленькой победой над собой.

Пётр медленно поставил чашку на стол. Его рука, я заметила, слегка дрожала. Первая настоящая реакция, первая трещина в его безупречном фасаде. Маленькая, но достаточная, чтобы я увидела то, что скрывалось за ним.

– Ты следила за мной? – спросил он с ноткой возмущения, и в его глазах мелькнуло что-то, похожее на беспокойство.

Этот вопрос, эта попытка перевести стрелки с его поступков на мои, вызвали во мне волну гнева. Но я сдержалась, не позволила этой волне захлестнуть меня. Не сейчас, когда я, наконец, начала видеть его настоящего.

– Нет, – ответила я. – Соцсети следили за тобой. И моя интуиция, которой я не доверяла слишком долго.

Он покачал головой, изображая одновременно недоумение и раздражение – как человек, которого обвинили в чём-то абсурдном и неправдоподобном.

– Это смешно, Нина. Ты придумываешь какую-то чушь на основе фотографий в социальных сетях.

– А запись в твоем блокноте – тоже чушь? «18:00 / L. – кафе на Пр. Мира, не забыть про серьги». Это тоже я придумала?

Он на секунду замер, как будто кто-то нажал на паузу. Его глаза расширились, в них мелькнул испуг – животный, инстинктивный, как у зверя, попавшего в ловушку. Затем его лицо приняло выражение усталого терпения, как у взрослого, объясняющего ребёнку элементарные вещи.

– Ты рылась в моих вещах? – в его голосе было больше грусти, чем гнева, словно его разочаровал не факт измены, а то, что я посягнула на его личное пространство. – Господи, Нина, что с тобой происходит?

Я смотрела на него и не узнавала. Этот человек, который пятнадцать лет спал рядом со мной, который был отцом моего ребёнка, который знал все мои страхи и желания, мои слабости и силы, сейчас смотрел на меня, как на сумасшедшую, как на человека, потерявшего рассудок. И в его глазах не было ни капли раскаяния, ни тени вины – только беспокойство о том, как сохранить свой образ хорошего мужа.