– Нет, – отталкиваю руки мужа. – Не надо! Теперь не надо. Не поднимай опять всю ту муть. Я не хочу думать о твоей измене или изменах. Просто помоги мне.

Он отстраняется.

– Чем помочь? – холодеют его глаза.

– Помоги удочерить ребёнка.

– А дальше что? – его голос становится ледяным.

Я чувствую, что разговор наш сворачивает совсем не в то русло.

– Не знаю я, что дальше, – это как раз тот вопрос, на который у меня нет ответа. – Ты можешь жить как хочешь. У тебя же есть с кем? – внутри поднимается горечь, но я не хочу показывать свою боль. Поэтому бью в ответ. – Там тебе и ребёнка подарят родного. А у меня надежды уже нет. Врачи говорят, что родить я больше не смогу. Никогда. Так что…

– Нормально ты так за всех решила, – хмыкает он, складывая на груди руки, закрываясь от меня. – Прямо как в прошлый раз, да Юль? Опять причиняешь добро? – смотрит осуждающе.

– Ты о чём? – сипнет мой голос.

– Я о том! Мы это уже проходили, нет? Тогда, когда ты ушла от меня, желая доказать, как любишь. Чтобы я другую нашёл, детей с нею наделал. Ты тогда сама приняла решение и попёрла как танк сметать всё, что было между нами хорошего.

Да, тогда я была неправа. Но это прошлое.

– А к чему ты вспомнил это сейчас? Или лучший способ защиты - нападение?

– Не угадала, Юль. Я не нападаю. Нападаешь ты. И делаешь сейчас то же самое, что тогда. Ты ведь не выяснила ничего, не разобралась. Но уже всё решила, назначила виновных. Меня казнила, себя помиловала.

– Себя я тоже казнила. И да, лучше бы ты ушёл тогда. Это с тех времён ты и начал изменять? – смотрю на него сквозь слёзы.

– Именно с тех времён, – кривится его лицо. – Один раз меня чёрт попутал. Вот в ту ночь, когда ты на меня вывалила всё дерьмо и ушла. Я нажрался на работе и подвернулась мне тогда другая баба. Хер знает, почему это так не вовремя всплыло сейчас, но было это один раз и больше не повторялось. Вот в ту же ночь я попробовал и понял, что не хочу так. К тебе вернулся. А дальше ты сама всё помнишь.

– Я тебе не верю, – хриплю я.

– Конечно, легче же поверить в то, что ты там себе надумала. Меня обвинить во всём случившемся, так ведь легче, да Юль?

– Зачем ты мне всё это говоришь? – накрывает какой-то чёрной безысходностью.

– А затем, – добивает он. – Хочу, чтобы ты поняла, что не один я виноват. Это ты накрутила себя, не поверила мне, не разобралась…

– А как бы я разобралась, если тебя рядом не было? – кричу в отчаянии. – Ты был “на задании”, в кабаке каком-то. И телефон твой почему-то оказался в руках той самой бабы! А я тут была совсем одна…

– Юля, я с себя ответственности не снимаю, – устало вздыхает он. – Я виноват и мне с этим жить. Но не нужно из меня делать монстра и лжеца.

– А кто ты есть, если ты столько лет врал мне? Изменил и молчал? Какая разница, когда это случилось!

– Если для тебя разницы нет, то я умываю руки, – психует он.

– И что это теперь уже изменит? Что?

– Ты права, – сдувается он. – Изменить ничего нельзя. Но нужно решить, как нам жить дальше.

– А если я вообще жить не хочу? Совсем? Ты это понимаешь? – шепчу в отчаянии.

– Понимаю, Юль. И поэтому считаю, что тебе пока не нужно ребёнка. Не получится заменить потерю, понимаешь? Нам это всё нужно пережить, перестрадать, а потом уже думать, что дальше делать. Решим усыновить кого-то, значит, усыновим.

– Нет, ты не понимаешь, – хватаюсь за голову. – Мне не нужен другой ребёнок. Мне нужен этот. Ты же не видел её. Она такая маленькая, крошечная, я не могу её бросить. Я её уже полюбила, – начинаю рыдать.

– Юль, – кривится Данил.