И последнее было девчушке интереснее всего. Она могла часами пытать старика, пока тот не начинал сердиться. Тогда Лаббéрт затихала или притворялась спящей. Она уже знала, как схитрить и не боялась хмурого взгляда Берна. Не боялась, потому, что знала: родной отец не посмеет поднять на неё руку даже в сердцах. Дагор с Лаббéрт никогда не церемонился и мог влепить затрещину за любой, даже самый небольшой, проступок. Берн же был другим. Видимо, знатные особы не лупят своих отпрысков.

Но вот чего Лаббéрт действительно боялась и ненавидела больше всего, так это попыток родного отца нарядить её в платья или туники на бабский манер. И дело было не только в шрамах. Вся её сила вдруг пропадала куда-то, стоило ей подвязать волосы розовой лентой. Она начинала чувствовать себя беспомощной. И ей совсем не нравилось это чувство.

Именно поэтому до сих пор она одевается как мужчина. И глядит на женщин в деревне, как на тех, кого надо защищать. От хагров, от разбойников, от захмелевших мужиков…

5. Глава 5

Огромный двуручный меч на поясе — это первое, на что маленькая Лаббéрт обратила внимание, когда впервые встретилась с родным отцом. Берн всё время носил его, хотя никогда не доставал из ножен. На расспросы дочки отвечал, что не может его больше использовать. Что меч зачарованный и теперь не слушает своего хозяина.

Лаббéрт очень расстраивало, что меч непригоден к сражениям. Он был красивым с удобной рукоятью и гардой в виде медвежьей головы. Рисунок на кожаных ножнах рассказывал одну из легенд о королях древности. Лаббéрт нравилось касаться их украдкой и представлять, что однажды зачарованный меч покорится ей. Она так замечталась, что в один миг в голове её возникла идея.

— Ата, научи меня драться! — потребовала она, заявившись прямо на совет братства.

Берн нахмурился, а сидящий рядом с ним Дагор шлёпнул беспардонную девчонку по заду и выпроводил прочь со двора. И наверное Лаббéрт могла бы обидеться на взрослых за то, что те повели себя с ней, как с малым дитём. Но идея с тренировками понравилась ей так сильно, что всё остальное перестало иметь хоть какое-то значение.

Её ровесники парни уже ходили с отцами в дозоры и ежедневно тренировались в лесу. Лаббéрт думала, что она ничем не хуже. Она даже быстрее и ловчее, чем многие её друзья. И стрелять из лука она тоже умеет. Дело встало только за рукопашным боем и фехтованием. Дагор не позволял ей касаться оружия. Говорил, что от бабьих рук металл идёт ржавчиной. А Берн опасался, что Лаббéрт может пораниться. При взгляде на шрамы от ожогов у него наворачивались слёзы. И это было бы наверное даже смешно, если бы так не трогало за душу.

— Ты всё равно самая красивая девочка, — говорил он.

А Лаббéрт сильно смущалась, не зная, как реагировать. Вместо того чтобы быть красивой, ей хотелось больше быть такой же сильной как Дагор или снискать славы как Берн. Потому шрамы на теле — это последнее, о чём она тревожилась.

Раз взрослые отказались учить её, Лаббéрт пошла к своим ровесникам. С соседским мальчишкой Эвером они были дружнее остальных. Раньше вместе носились по улицам, а став старше стали ходить на реку рыбачить или по грибы. Кто-то даже считал, что они парочка. Но у родителей Эвера был договор со знакомыми из соседней деревни. Друг рассказывал, что как только у их дочери случится первая слабость, их с Эвером объявят наречёнными. На самом деле Лаббéрт очень боялась, что с ней однажды поступят также — просто отдадут в чужую деревню в незнакомую семью, чтобы, когда придёт время, сыграть свадьбу. Она гнала от себя эти мысли. И надеялась, что слабость так и не начнётся. Вдруг все взрослые ошиблись, и она на самом деле парень?