— Маратик — врачеватель женских душ, Олька. — оттащив мои вещи к столику, Мила возвращается ко мне, — Он тебе сейчас такой вкуснятины забабахает, ты себе пальцы откусишь! Мы с девками сюда и за мороженым приходим. Знаешь, авторским — от Маратика. Честное слово, поедим и всё пройдёт, вот увидишь. Давай, доверься мне.

«Довериться? Да тебе треснуть надо хорошенько!» — зло думаю, а вслух произношу совсем другое.

— Какая же ты наглая стала, Милка… Жуть. — вместо злости и упрёка, в моих словах сочится усталость и безнадёга. — Хрен с тобой, поесть и правда не помешает.

5. Глава 5

Я ржу как ненормальная уже через пять минут. Горячий, восточный мужчина, тот бугай, к которому меня заманивала Милка, оказался низкорослым и шебутным пареньком.

— У всех свои недостатки, сладость моя. — с прелестным акцентом отзывается распиаренный моей бывшей одноклассницей врачеватель женских душ. — Я не маленький — я компактный, а ты… — сверкнув белозубой улыбкой, парень оставляет на нашем столике два высоких одноразовых стакана с розоватой жидкостью, в которой плавают кубики льда, и тут же вздыхает, — А тебя, сладость моя, я ещё откормлю.

О божечки! Я ли это так ржу? Как лошадь! Всё, откат пошёл, что ли?

— Давай, давай, Маратик, шевели своими компактными ножками и покушать нам, покушать… — подгоняет восточного красавца Мила. — Ну, ты чё? — смотрит на меня, посмеиваясь. — Говорила же, Маратик — самое оно.

Да Марат, собственно, как Марат. Да, забавный, харизматичный, необычный, но, признаться, смехом я заливаюсь не только из-за него. Тут уж, скорее, я сама виновата. Контраст между моей фантазией, образом Милкиного Марата, и тем, кого я увидела, слишком разительный. Я с себя больше смеюсь. С того, сколько в моей голове предрассудков и страхов.

— Сладость моя, грибы добавляем? — доносится из-за небольшого открытого прилавка, за которым бугая из моих фантазий едва видно.

— Добавляем. — отзывается Мила.

— Ты, что ли, сладость моя? Я не у тебя спрашиваю.

— Ну ты смотри на него, а!

— Да добавляем, добавляем. — прикрикиваю я, не переставая посмеиваться.

— К зелени, как относишься, сладкая?

— Да ты дашь поговорить, собака такая?! — наигранно выступает Милка. — Я подругу со школьного выпускного не видела! Вкусно сделай. Как ты умеешь.

— Я не понял? Это ты меня кобелём обозвала?

А мне точно здесь нужно находиться? Если честно, немножечко перестаю понимать, что у этих двоих за отношения. Вроде и шутки шутят, а вроде… а вроде я тут лишняя. Нет?

— Меня? — нагнетает Марат. — Потомственного жеребца? Свет очей моих, я не понял…

— Всё, Маратик, дико извиняюсь. Скачи, жеребец, в своё стойло и без еды не показывайся. — отмахивается от него та. — Что? — перехватывает мой взгляд. — Он у нас уже полтора года как местная знаменитость.

— А вы…? Между вами…

— А между нами ничего нет, и точка… — Марат ещё и петь умеет, оказывается.

Милку, к слову, его пение ничуть не удивило и не смутило.

— Ты что?! Нет, конечно. Как ты себе это представляешь? Я, под два метра и эта полторашка…

— Эксклюзивного, коллекционного, — резюмирует парень, — Коньяка полторашка! Пьёшь коньяк, сладость моя?

— Слушай, Марат, тебе с таким слухом в разведку нужно. Как… Как он слышит? — перехожу на шёпот, наклонившись к бывшей однокласснице.

— Чувствует. — кивает она. — Ты давай, хватит охлаждаться стаканом. Пей газировку.

Вот стакан из рук выпускать совсем не хочется. Он такой холодный, такой запотевший, такой приятный… У меня, кажется, пальцы к нему примёрзли.

— В ней точно нет алкоголя?

— Нет.

— А надо? — и сюда свой нос суёт местная знаменитость.