Его горячий рот опять посасывает с развратным причмокиванием мой клитор, а палец плавно проскальзывает в меня, поглаживает изнутри, надавливает на переднюю стенку в пульсовом режиме.

Сжимаюсь, прошибаемая бешеным желанием, дрожью, огнем, невиданным ранее. Хочется кричать.

– Мама! – голос Маши проникает словно сквозь толщу воды. – Мам!

– Иду, – выдыхаю, пытаясь унять сердце, рвущееся наружу. – Иду, зайка!

Приподнимаюсь, отодвигаюсь от Дани, стягиваю с края дивана брошенный мягкий плед, закутываюсь в него, быстро наклоняюсь к Дане, коротко целую в губы, пахнущие мной.

– Прости, пожалуйста.

– Да ладно, – выдыхает немного разочарованно. – Иди.

В комнату, где спит Маша, спешу вся растрепанная, горящая, дрожащая и удивительно счастливая.

– Да, солнышко? Что случилось?

– Мам, я пить хочу, – сонным голосом говорит Маруся.

– Как всегда, – с улыбкой бурчу себе под нос, приношу ей полный стакан воды, ставлю на тумбочке. – Вот, держи.

– Мама, а Даня здесь будет жить? – спрашивает дочка.

– Не знаю, Маш, – теряюсь я. – Ты против?

– А папа? – снова спрашивает девочка.

– Солнышко, так получилось… Мы с папой не будем больше жить вместе, – целую ее в носик. – Не расстраивайся, засыпай, а завтра обо всем, обо всем поговорим.

– А ты папу не любишь?

– Марусь, пора спать, – поджимаю губы я. Конечно, такой разговор должен был состояться. Но… так хотелось, чтобы как можно позже.

– Я вот думаю, ты меня целуешь, Даню целуешь, а папу никогда не целовала, – продолжает рассуждения ребенок.

– Зайка…

– А папа тоже меня никогда не целовал.

– Спи, – понимаю, что поболтушки могут длиться всю ночь, поэтому поднимаюсь, придерживая плед. – Люблю тебя, моя хорошая.

– И я тебя люблю, мамочка, – тоже не довольная, что нужно засыпать.

Чуть помедлив все-таки спрашиваю:

– А тебе Даня нравится?

– Он смешно говорит, – отвечает Маша сходу, видимо, и сама об этом думала. – И мороженое есть разрешает. И тебя целует.

– Боже… – краснею я.

– Я в кафе видела, да.

– Все, спи ради бога, – выхожу и закрываю плотно дверь. Ну хорошо хоть только в кафе.

Возвращаюсь в зал. Даня уже разобрал диван и застилает его постельным бельем. И футболка уже тоже на нем.

– Ты спать здесь будешь, со мной? – поднимает на меня глаза. – Или в спальне с дочкой?

Никогда, кроме тех случаев, когда Маша болеет, не сплю с ней. Это невозможно просто. Она так крутится и брыкается, что бессонная ночь обеспечена. Но… Вдруг он уже пожалел о том, что только что было? Или подумает, что я плохая мать?

– А ты бы как хотел? – осматриваюсь потерянно, не вижу своих вещей.

– А ты как думаешь? – улыбается лукаво и дотрагивается костяшкой пальца до моей щеки.

Облегченно выдыхаю. Не пожалел. Прижимаюсь к нему, обнимаю одной рукой.

– Что там у вас за траблы были? – спрашивает, гладя меня по волосам.

– Решали, нравишься ли ты нам, – улыбаюсь, трусь носом о его шею.

– И что порешали? – целует меня в уголочек рта. – Выставить на мороз?

– Порешали, что ты нам нравишься, – коротко целую его. – Ты смешно говоришь, разрешаешь есть сладкое и целуешь маму.

– Целую маму. Ага, – чуть задирает мой подбородок пальцами и целует меня нежно, скользит ладонью по спине. Внезапно отпускает, прижимается своим лбом к моему. – Слушай, чтоб вот так не соскакивать, давай завтра Машу к моей маман отвезем хоть на пару часов. Она у меня детей любит. Хочу тебя безумно, но не так вот…

– Давай завтра посмотрим, ладно? – отхожу и роюсь в своей сумке в поисках ночной сорочки. – Отворачивайся давай. Спать правда пора. Это сегодня деканат мои пары почему-то отменил. А что завтра будет – не понятно. Может, уволят, а может, и работать с первой пары придется.