-- Миша? – тихо зовёт она.

— Это я, Нина. – Миша выливает себе на руки добрую порцию антисептика из бадьи на столике и подходит к кровати.

Я тоже обрабатываю ладони, но не решаюсь куда-то идти.

-- Она пришла? – еле слышно спрашивает папина жена.

-- Маш, подойди, -- мягко просит брат.

Я с трудом передвигаю ноги. Женщина на кровати сейчас лишь отдалённо напоминает хозяйку дома, которую я видела двадцать лет назад.

-- Маша… -- тихо зовёт меня Нина и переводит дыхание. – Я так перед тобой виновата… -- Ей тяжело произносить слова. А мне тяжело их слышать. – Прости меня, пожа… Пожа-луй-ста! – с трудом выдавливает женщина. Она протягивает руку, но мне страшно к ней прикоснуться. Миша тихонько подпихивает, и я нехотя прикасаюсь к сухим тонким пальцам.

-- Я рев-но-ва-ла. К тебе. Какая тварь! – черты Нины на миг искажаются, и я пугаюсь её ненависти. – Я была такая… тварь… -- женщина переводит дыхание. Она слабо машет рукой куда-то в сторону. – Подай… Миша… на столике…

Брат вертит головой и подхватывает блестящий мешок. Нина не может удержать его в руках и обессиленно роняет себе на живот. Сухие пальцы беспокойно перебирают ткань, и я понимаю, что это расшитый бисером старомодный ридикюль. Миша помогает ей отпереть тугую защёлку, и Нина запускает руку внутрь.

-- Всё тут, -- сипло произносит она. – Это твоё. По… праву. А я… украла у тебя… всё. – Нина закашливается и между нами встревает медсестра. Проверяет показатели, поправляет канюлю подачи кислорода у носа.

-- Не больше пяти минут! – предупреждает она нас.

-- За..бери, -- выдавливает мачеха, защелкивая замочек ридикюля.

Я мотаю головой и отступаю. Нина вцепляется в мою руку своими сухими пальцами, заставляя поразиться силе её захвата.

-- Забе…ри. – Она умоляюще сморит на меня. – И прости… меня… -- женщина смыкает веки, и я пугаюсь, что она умерла, но звук пульса на мониторе продолжает попискивать. Пальцы сжимаются ещё раз, и я забираю ридикюль. Нина открывает глаза и смотрит на меня умоляюще.

Я тяжело перевожу дух и киваю несколько раз. Она тоже слабо кивает и медленно тянется рукой к лицу, – вытереть слезу.

Когда я быстрым шагом иду прочь из этой палаты, на пути у меня возникает крупная фигура.

-- Маша?

Я нехотя поднимаю голову.

-- Здравствуй, папа. – Взглянув ему куда-то в лоб, киваю, аккуратно обхожу его и быстро продвигаюсь к выходу.

Уже сидя в машине, закрываю глаза.

Мне двенадцать. Накануне вечером мать выдрала меня ремнём за жалобу тренера. Я забрасываю на спину рюкзак с вещами, в руке у меня листок с адресом. До нового коттеджного посёлка я добираюсь несколько часов: сначала на метро, потом на пригородной электричке. С бьющимся у горла сердцем нажимаю на ручку калитки. Пересекаю просторный двор. Женщина на пороге дома недовольно сообщает, что Миша в институте, а мой папа на работе.

-- Я подожду. – Сажусь на скамейку в коридоре. И жду. Несколько часов. Ужасно хочется пить и в туалет, но женщина периодически появляется в холле и недовольно на меня зыркает.

Наконец, входная дверь открывается, и я не могу сдержать крик восторга. Папа такой же, как в моих воспоминаниях: высокий, красивый и вкусно пахнущий.

-- Можно я буду жить с тобой? – срывающимся голосом спрашиваю его я.

Папа смотрит на женщину в проёме кухни.

18. Глава 18

На обратной дороге за руль сел Миша.

-- Она была тебе хорошей мачехой?

Брат закусывает щеку изнутри и неопределённо качает головой.

-- Я же почти всё время жил у ба с дедом. Отец меня с собой только в отпуск брал.

-- А вы с бабушкой и дедушкой говорили обо мне?