А может, и не нужно было бороться? Настаивать, добиваться во что бы то ни стало… Не знаю… Я же тогда просто с ума сошёл, совсем свихнулся, ум потерял… Ну и вот, вуаля, как говорится. За что боролись, на то и напоролись. Вот она, лежит рядом с тобой.

Аккуратно стягиваю с неё одеяло. Не полностью, немножко, с одного бока.

Красивая ты, Маринка. Если бы сейчас не на работу, я бы тебе показал. Поправилась немножко, но не беда, похудеешь. Всё равно, никакая Элла и рядом с тобой не стояла. Вернее не лежала.

Мне смешно становится от этой шутки. Точно, никакая Элла и рядом не лежала.
Ладно, поспи. В конце концов, у тебя недосып постоянный.

Иду на кухню и включаю чайник. Так… Овсянку-то я смогу же приготовить, правда? Ну, ту, что кипятком заливают.

Захожу в комнату к Анютке. Вот же ангел, честное слово.

– Анют, – шепчу ей на ушко, и она тут же открывает свои глазёнки и улыбается.

Улыбается! Ах, ты ж моё солнышко.

– Просыпайся, зайка. Доброе утро. Пора в садик…
На этом идиллия заканчивается.

– Не-е-е-т! Не хочу в садик!

Да что они там делают с детьми? Блин!!! Как только Марина со всем этим справляется?!

– Аня! Ну пожалуйста!

– А-а-а!!!

Да ёлки-палки! Я как герой дурацкой комедии, ношусь по дому, запихиваю ребёнка в одежду, как подушку в наволочку, и понимаю, что они не совпадают по размеру.

Я заплетаю косичку, в которой вдруг экстренно возникает необходимость именно сегодня и готовлю почему-то очень густую и не вкусную кашу. Как она вообще её ест? Она, собственно, и не ест.

– Не хочу! Плохая! Фу-у-у!!!!

– Давай её спасём, Анют. Спасём кашу?

Набираю полную ложку шоколадной пасты и пытаюсь плюхнуть её в тарелку, но подлая коричневая субстанция, прилипнув к ложке, не желает падать в овсянку, и мне приходится помочь ей пальцем.

– А-а-а! Бе-е-е-е! Не бу-у-у-ду!

– Ешь быстро! Это вкусно!

Шит!!! Вот, оказывается, для чего нужна мать! Не отец, а мать! А в учителя брать исключительно бездетных и незамужних! Надо такой закон принять.

Блин-блин-блин! Вроде же это мой ребёнок, но почему-то сегодня очень похожий на чучело!

– Ешь! Аня, быстро ешь! Нам нужно ехать уже!
Нам нужно, конечно, только я ещё не умывался…

– Яр! – влетает на кухню Марина. – Ты почему меня не разбудил?!
Она рассержена, встревожена и готова разорвать меня на кусочки. Остановившись в дверях, замирает. И вдруг её лицо из сердитого и взволнованного делается как бы плачущим и беззащитным.

Но только она не плачет. Глаза сощуриваются, расцветая маленькими лучиками морщинок, а губы растягиваются в широкой улыбке и… она начинает хохотать…

Да, моя фигура в трусах и Анютка, перемазанная шоколадом, да ещё и не пойми во что одетая. Я и сам весь в этой дурацкой шоколадной пасте.

Понимаю, смешно, очень смешно. Но не мне.

Я не смеюсь. Я злюсь. Я тут бьюсь, как мотылёк, а ей смешно. Ну смейся, раз тебе весело!

Ничего не говоря, выхожу из кухни и иду умываться, а когда через пятнадцать минут возвращаюсь, то не могу узнать ни ребёнка, ни кашу, ни Марину. Всё оказывается в идеальном порядке и даже косичка на голове Анютки становится восхитительно красивой.

Собственно, что и следовало доказать. Мать никто не заменит – ни отец, ни воспитатель детского сада.

Везу Анютку в садик, а потом приезжаю в офис. Хотя бы эта часть утра проходит без приключений

– Здравствуйте, Ярослав Андреевич. Вот ваш кофе.

– Привет, Элла. Как дела?

Всё-таки, задница у тебя отличная… Зачётная задница, но извини, не для меня. Я же не Эдик. Это он готов спариваться со всем живым, а потом с женой своей: «Светик-Светик».

А вот я жену свою люблю не так, как он, хоть и бесит она меня в последнее время. Бесит, ну а что делать? Брак – это же подвиг. Так что, Эллочка, будем считать твою пятую точку произведением искусства, не имеющим практического применения.