– Хватит её трепать, мам, – отозвалась недовольная Марина. – Оставь девочкам, они ждали её весь месяц.

– Красивые, – ответила сама себе свекровь, и погладила по макушкам Зою и Свету. – Но глядишь и братика вам родит тётя Лена. А, Лен? Девок у нас вон уже как много, аж девать некуда, – она обвела взглядом маленькую кухню. – А родил бы кто мальчика…

– Мам, – закатила глаза Марина.

– Что мам, – зыркнула на неё Дарья Владимировна их фирменным семейным холодным взглядом. – На Максима одна надежда была, он у нас один мальчик, должен был привести в род ещё. Это мне гадалка сказала ещё лет так тридцать назад, – она подняла вверх указательный палец и сощурила глаза. А потом изобразила рукой козу и принялась бодать мою дочь под её заливистый смех.

Гадалка нагадала ей внука от сына, а я родила дочь, и это вылилось в нескончаемые подозрения, пока Лизонька не подросла и не стала похожа на Макса сильнее, чем на меня.

Поэтому я ненавидела, когда свекровь снова и снова заводила эту тему, я ещё не простила ей подозрения по поводу того, от кого был мой ребенок. Ведь Макс был первым и единственным мужчиной в моей жизни.

Хотя, возможно, Дарью Владимировну можно было понять в её фанатичном желании заиметь внука. Как-то раз в один из вечеров Марина рассказала мне историю их мамы.

Она была шестой дочерью, последней, и после неё отец, отчаянно желающий сына для помощи в полях, отчаялся, плюнул на семью, жену и шестерых дочерей, и нашёл себе другую женщину. С уже «готовыми» сыновьями, а третью в новой семье зачал снова девочку. Очевидно, проблема была не в бабушке Макса.

А вот в семье Дарьи Владимировны и папы Максима было две старшие девочки и последний мальчик. Внучек у моей свекрови тоже не счесть: две от старшей дочери, три от второй, Маринки, и вот наша Лизонька, шестая в этом большом женском царстве. Я считала это хорошим знаком, и радовалась, что у Лизы будет много подружек и нянек, а вот свекровь то и дело намёками и не очень повторяла: Максим их единственный мальчик и у него должен быть сын. Хоть умри, но сделай.

Я в такие моменты молчала, злилась, но не влезала в спор, а вот Макс напрягался – знал, каким трудом мне далась наша Лизонька. Беременность и роды я провела как в аду, зато теперь мой рай нарушали лишь ядовитые речи его матери. Он её часто приструнял – не словом, так взглядом. И Дарья Владимировна всегда замолкала и не лезла ко мне с этой темой ближайший месяц, но потом всё повторялось сначала.

– Хватит терроризировать всех своими внуками, достала, – закатила глаза Марина. – Хочешь мальчика – рожай сама или усынови.

– Да прям, – зашипела на неё свекровь. – У меня две дочери и невестка детородные здоровые бабы, а ты мне «усынови»?? Не неси бред, Маринка, чаю налей лучше.

– Вот ты и не неси, – завелась Марина. Она резко встала из-за стола и прищурилась, уперев руки в бока. – Ещё и при моих детях завела опять свою шарманку! Они что, какие-то не такие, раз девочки?!

– Боже упаси, – ахнула Дарья Владимировна, а потом поцеловала каждую из внучек в макушку. – Когда ж я говорила такое?!

– Да постоянно и слышу! Ещё в детстве мне крови попила своим Максимушкой – конфеты ему отдай, гулять с собой возьми, уступи то, уступи сё, – она фыркнула, попрекая мать и подозвала дочерей к себе. – Да я счастлива, что у меня девочки! И люблю я их одинаково! А то не дай Боже превратиться в такую грымзу как ты и всю жизнь выделять кого-то, бог уберёг.

Она обслюнявила палец, вытерла уголок рта Алёны от шоколада и отправила всю малышню из кухни в зал. Те, привыкшие к вечным спорам, похватали со стола печенье, и с визгами вылетели из комнаты, догоняя друг друга.