Вдовоёб выбрался из раки, отошел на пару шагов, не сводя глаз с серебряных стенок:

– Свидетельствуй! – крикнул он Грачу. – Я видел все это во сне! И ты увидишь!

Грач тоже спустился, поднял с земли цвайхандер Чистоплюя. Острие меча нацелилось Вдовоёбу в грудь.

– Напрасно, – сказал тот. – Это еще не конец. Теперь я знаю точно.

– Нет, – ответил Грач. – Не знаешь.

Вдовоёб лишь покачал головой, а за спиной Грача раздался протяжный хрип. Затем исступленный, тяжелый вдох и снова хрип. Звуки доносились из раки. Грач обернулся.

На бортик легли темные, словно обугленные косточки пальцев. Следом возникло истлевшее предплечье, а за ними поднялась голова. Плащаница осыпалась с почерневшей плоти крохотными лоскутками, а дыра в груди лучилась слабым белым светом.

– Я вижу, – прошептал Грач, опускаясь на колени.

Святая Крапалия села в своем гробу. Свет в дыре полыхнул ярче. Края ее стянулись, и темная плоть начала светлеть, наливаться жизнью. Очертились нагие груди, напряглись сухожилия под белой кожей шеи, задрожали длинные тонкие пальцы с заостренными ногтями, снежной волной упали на плечи длинные прямые волосы. В прорезях маски ледяными топазами полыхнули глаза. Святая Крапалия Плакальщица, приветствующая усопших, белая вдова Гаргантских Высот встала во весь рост, тонкая, обнаженная и ослепительно прекрасная.

Она сошла из раки к смертным. Ее ступни не приминали траву и не оставляли следов в жидкой грязи. Шаг за шагом она приблизилась к застывшему Грачу и опустила холодную длань ему на лоб. Другой рукой она взяла руку Грача и приложила его ладонь к своей груди. Туда, где билось его сердце.

– Тебе воздастся, – сказала Святая Крапалия, и голос ее был подобен пению сотни ангелов – он вдавливал дрожащего Грача все глубже в грязь, а только-только переставшее звенеть ухо вновь закровоточило.

Восторженный рев на поле боя сменился воплями ужаса. Грач посмотрел на запад, где армия Порохового Пакта всего мгновения назад добивала последних еретиков, и увидел, как с земли вздымается в небо кошмар, подобный тому, что встретил он в своем посмертии. Бледный, сочащийся кровью вал беспорядочно слепленной плоти, ощетинившийся вросшим в саму плоть металлом: пиками, алебардами, мечами, обломками доспехов. Вал поднялся, застыл в верхней точке и рухнул вниз, погребя под собой воющих от страха людей, но тут же поднялся вновь – еще больше, еще выше, чем прежде, разделился на два щупальца из перемешанных, переломанных тел и опустился вновь.

А пустота в груди Грача вдруг наполнилась приятным теплом. Он опустил глаза. Края раны сходились, кожа наплывала на разрез, закрывая его от холода внешнего мира. Он почувствовал, как встают на место ребра. Как новое живое сердце делает под ними первый удар.

А потом он увидел, как Жонглер, подволакивая ногу, пятится от порубленных тел арбалетчиков и мечников, тонущих в грязи, словно бы само поле засасывало в себя мертвецов. Жонглер оглянулся на Грача, обескуражено дернул подбородком, но в тот же миг земля под его ногами разошлась, и еще одно бледное щупальце, увенчанное жалами мечей, ударило Жонглера в живот, пробив в нескольких местах кирасу и пронзив его насквозь, подняло вверх и грянуло оземь. Грач успел услышать, как тонко и отчаянно закричал Жонглер прежде, чем исчезнуть под бугрящейся мышцами и костями бесформенной массой.

Грач понял, что обоссался.

К нему подошел Вдовоёб.

– В моем сне Святая Крапалия пообещала, что я стану ее полководцем, – сказал он. – И сдержала слово. Баталии Рудольфа из Гробенвальда больше нет, ты свободен от клятв и волен идти, куда пожелаешь, но… давай ко мне доппельзольднером? Ты же мечтал о двойной оплате. Станешь командовать десятком для начала, – Вдовоёб задумчиво оглядел поле сражения, где щупальца воскресшей и преобразившейся плоти то хлестали по земле, словно плети, то сливались в сплошную стену и накатывали волной на остатки благочестивого военного люда, рассеянные по всему полю. – Решай быстрее. Сегодня погибло немало хороших парней. Их жены сейчас в лагере воют от горя – вечером я буду занят.