Отец кряхтит и смотрит в окно.

– Вы еще не сказали ей самого интересного, – вставляет Мария ледяным тоном. Голос у нее совершенно чужой. – Давайте, вы же понимаете, о чем я! О том, что «женщинам в наши дни требуется узда. А то, видите ли, ходят где хотят, делают что хотят. И что давать женщинам волю – это так не по-французски». Это ведь тоже часть «Кодекса Наполеона», не правда ли?

– К ее высочеству это не имеет никакого отношения.

– Нет? – Мария смотрит на отца. У того на щеке играет желвак.

– Вы станете императрицей, – говорит мне Меттерних.

Ну да, императрицей номер два. Видя, что вызвать у меня энтузиазм не удается, он пробует зайти с другой стороны.

– Я знаю, как ваше высочество относится к евреям, особенно учитывая, что еврейкой была ваша няня. Быть может, вам будет интересно узнать, что император не только решил уравнять евреев в правах, но и призвал к созданию самостоятельного еврейского государства.

Я невольно подаюсь вперед.

– И где же?

– В Палестине.

– И он в силах это сделать?

– Он даже Египет завоевал! – отвечает князь, как будто эта незначительная и скоротечная победа означает, что теперь для Бонапарта нет ничего невозможного. – Взгляните-ка! – говорит он, достает из кармана небольшой золотой медальон и протягивает мне. – Это вам от императора.

Я открываю медальон и смотрю на портрет внутри. Если сходство выдержано – а скорее всего, так и есть, – то выглядит он куда моложе своих сорока лет. Художник изобразил его в расшитом мундире, темные волосы зачесаны на косой пробор, а серые глаза устремлены вдаль. Он выглядит холодным, бесстрастным человеком, у которого на уме заморские страны, а никак не семья или любовь. Я думаю об Адаме, чей взгляд всегда полон тепла, даже на рисунках углем, и внезапно разражаюсь рыданиями.

– Мария! – восклицает отец, но я рукой в перчатке останавливаю его:

– Со мной все в порядке!

Он бросает грозный взгляд на Меттерниха, но князя не собьешь. Для него я боевой конь, бросаемый в гущу сражения. Я была рождена для исполнения этого долга, и вот я его исполняю. И какое имеет значение, что я люблю другого или что Наполеон годится мне в отцы? Главное – сохранить империю Габсбургов!

– Этот медальон император прислал вам из Парижа, – поясняет Меттерних. – Советую вам, когда Бонапарт о нем спросит, сказать, что портрет не отражает его лучших сторон.

У меня округляются глаза.

– А это правда?

– Конечно, нет.

– Тогда почему я должна так сказать?

– Потому что у него болезненное самолюбие, – вставляет Мария.

Я смотрю на отца и на Меттерниха и понимаю, что возражать ей никто не собирается.

– Наполеон что, ребенок?

– Он император, недавно обретший престол, – устало произносит отец. – Старые короны так полировать не приходится.

– Но это также означает, что вас будут ублажать мехами и драгоценностями так, как ни одну другую императрицу в Европе, – добавляет Меттерних. Тот факт, что он считает это заманчивым, лишний раз доказывает, что за все девятнадцать лет он меня так и не изучил.

– Он, случаем, не рисует?

Меттерних хмурится.

– Ваше высочество, он же император!

– Ну, он хотя бы способен понимать искусство? – спрашиваю я.

Меттерних ерзает, и я замечаю, что он начинает раздражаться. Как жаль, что я не могу быть пустоголовой девчонкой, думающей только о нарядах!

– Я не могу ответить на эти вопросы, – учтиво произносит он. – Но император прекрасно подготовился к свадьбе и не поскупился ни на какие расходы. Для остановки в Компьене вам приготовлены новые покои…

– Я что, буду в том самом городе, где король Людовик впервые приветствовал Марию-Антуанетту?