Вытащив справочник «Весь Петербург за 1901 год», Ванзаров проверил адрес, пожелал коллегам исключительных успехов и покинул управление. На улице он тщательно осмотрелся, опасаясь появления из-за угла любимого брата. Офицерская была свободна от родственников. Ванзаров поймал пролетку и назвал адрес на Рижском проспекте.

Доктор Чечотт был прекрасно осведомлен, какая стая мелких и крупных жуликов вертится вокруг благотворительности и попечения немощных, а душевнобольных – особенно. Но эта барышня была редким исключением. Была она прекрасна решительно во всем. Чистое, светлое, несовременное лицо, напоминавшее красавиц с гравюр прошлого века. У нее была шелковистая кожа и светлые волосы, что выдавало в ней породу и благородную шляхетскую кровь, которая всегда возьмет верх. Чечотту нравилось и воспитание барышни, и манера общения, и, конечно, робкие попытки говорить на языке предков. И хоть она коверкала даже простые польские слова, но так старалась, что Чечотт не мог не умиляться. Что же до образования, у дочери знаменитого профессора классической филологии Петербургского университета Заварского оно было выше всяких похвал. Барышня неплохо могла говорить на латыни. Фигурка ее, ладная, завернутая в модные наряды, была столь хороша, что на нее лучше бы и не смотреть. Даже значок Общества попечения душевнобольных, вызывавший у Чечотта неприязнь, на ней выглядел орденом достоинства.

– Ах, пани Ирэна, с вами становится светлее, – говорил Чечотт, целуя милую ручку и усаживая дорогую гостью. – Как я рад каждому вашему визиту!

– Пан Чечотт, мне так приятно бывать у вас, к тому же это мой долг, – отвечала она сдержанно.

Доктор видел, что барышня излишне возбуждена. Но чему тут удивляться, когда такой возраст: чудо, что в головке у нее есть еще что-то, кроме любви.

– А знаете, доктор, я всех теперь заставила называть меня, как вы меня называете, на польский манер – Ирэна, – продолжила она. – Даже папа, хоть он упирался, но я объяснила ему, как это важно помнить о своих корнях, а не только о Древней Греции.

Доктор Чечотт решил, что она просто чудо, и выразил благодарность за подобную честь.

– Ах, да что я вас отрываю своей болтовней. – Ирэна от волнения тронула горящие щечки. – У вас столько дел…

– Для вас я всегда свободен, дорогая.

– Так скажите скорее, как дела в больнице? Все ли в порядке? Не нужна ли какая срочная помощь?

Чечотт ответил, что в целом все идет как должно. Вчера, к сожалению, у больного случилась истерика, но в целом – ничего непредвиденного.

– Быть может, ему нужна помощь? Дружеское участие? – заторопилась она. – Давайте я побеседую с ним, успокою добрым словом, ему станет легче. Вы не волнуйтесь, я умею разговаривать с такими больными. Его можно навестить?

– Сожалею, моя милая и добрая пани Ирэна, это совершенно невозможно. Даже для вас, моя прекрасная пани. Молодой человек помещен в отделение беспокойных больных, в специальную палату. Посещения и встречи по режиму категорически запрещены.

– Так он молодой? – с грустью спросила Ирэна.

– Немного старше вас.

– Как это несправедливо, когда молодые… У него была несчастная любовь? Он не смог вынести разлуки с любящим сердцем?

Доктор Чечотт только улыбнулся такой наивности: барышни в ее возрасте думают только об одном.

– Уверяю вас, пани Ирэна, к сердечным мукам его болезнь не имеет никакого отношения.

– А что же случилось?

– Ему кажется… Впрочем, здесь мы вступаем в зону, которую охраняет врачебная тайна.

Ирэна очаровательно загрустила.

– Даже для меня не может быть сделано исключения? Я так хочу хоть чем-то помочь бедняжке…