— Зачем вам здесь подземелье? — спросила я у Валерия, пока наша команда по одному спускалась по лестнице.

— Тренировочная площадка. Чтобы отследить, как работает человеческое тело при тех или иных физических нагрузках. У нас там есть и тир, где мы консультируемся со специалистами по оружию. Эти знания необходимы, чтобы правильно отобразить их в игре. Физика очень важна в игровом процессе, ты со мной согласна? — Валерий посмотрел на меня с высоты своего роста.

— Согласна, — кивнула я.

Когда очередь дошла до нас, я втянула в себя как можно больше воздуха, будто приготовилась нырять глубоко под воду. В свой «шторм», с которым жила вот уже больше четырех лет.

— Я пойду первым, а ты за мной, — скомандовал Валерий, явно заметив мою эту «дыхательную гимнастику».

Я ничего ему не говорила, ни о чем не просила, а он сделал ровно так, как нужно. Мне будет значительно легче спуститься в неизвестность, где меня подождет человек, которому я могла довериться. Конечно, были еще и наши мальчики из команды, но наши отношениях преимущественно находились в рабочей плоскости.

Под землю я спускалась последней. Причем с абсолютно спокойным сердечным ритмом. Костюм сидел на мне вполне удобно, перчатки — тоже. Разве что обувь оказалась чуть великоватой. На последней лестничной перекладине я чуть поскользнулась, но не упала. Зато почувствовала чужие ладони на своей талии. Они вжались в меня с такой силой, что я вряд ли вообще упала, даже если захотела бы.

Никаких смыслов и подтекстов в этом прикосновении не было, только желание подстраховать. Благодаря плотному слою одежды, что скрывал мое тело, прикосновения чужих рук я ощутила совсем по-другому. Как минимум, мне хватило выдержки сохранить внешнее спокойствие и не закричать во всю глотку: «Не трогайте меня, я ненормальная! Я ненавижу прикосновения!».

— Спасибо, — пробормотала я и поспешила включить свой фонарик.

Сейчас я была благодарна полутьме за то, что мои слезы остались только моими. Они на несколько секунд замерли на моих ресницах, а затем плавно начали высыхать. Я не заплакала, да и вообще не хотела плакать. Оно иногда получалось само по себе. Особенно в те моменты, когда мне кто-то помогал. Причем величина и серьезность этой помощи не имела никакого значения. Само ее существование вынуждало меня расклеиться. Но я училась кое-как «подклеивать» те части своей личности, где возникли трещинки.

Настоящей заботы в моей жизни было не так уж и много. Во всяком случае в той ее части, где я еще не познакомилась с Лилей и всей ее дружной семьей. Иногда анализируя весь свой прошлый опыт, я осознала, что всегда считала себя недостойной этой заботы. На это указывало отношение моих близких.

Для матери я не стала той дочерью, которой она хотела меня видеть. Я никогда не была девочкой-девочкой с бантиками, плакатами поп-кумиров и личными дневниками в пушистой обложке. Я просто была собой. Бабушкам и дедушке я тоже никогда особо не была нужна. Потому что бабушка с дедушкой по маминой линии так и не приняли ее выбор, сделанный в пользу моего отца. А бабушка отца не смирилась с его выбором. Я же для них была чем-то типа бесконечного напоминания и доказательства непослушания их детей. Отсюда выплывал еще один мой подсознательный вывод, я неуместна.

Уже значительно позже, когда я начала ходить к специалисту и распутывать весь этот сложный психологический клубок, многие моменты из прошлого переработались. Но моя реакция на заботу и помощь по-прежнему временами бывала острой или невыносимо яркой. Просто вся эта острота и яркость шли во внутрь меня, а не наружу.