Как свидетельствует «Повесть временных лет», славянские племена, изгнавшие в 862 г. варягов за море, «начали сами собой владеть. И не было среди них правды, и встал род на род, и была среди них усобица, и стали воевать между собой. И сказали себе: «Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву». И пошли за море к варягам, круси… Сказали руси чудь, славяне, кривичи и весь: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами». И вызвались трое братьев со своими родами и взяли с собой всю русь, и пришли к словянам, и сел старший, Рюрик, в Новгороде»[380]. В связи с изложенным возникает два вопроса: 1) о каком порядке, который славянские племена не могли укрепить самостоятельно, своими силами, идет речь; 2) почему, по их мнению, с этой задачей должны были справиться иноземцы, не знающие или плохо знающие языки и обычаи коренного населения, более успешно, нежели сами славяне?

Было бы наивно думать, что славянские племена в IX в. не имели ни государства, ни правил, ни органов, способных обеспечить устойчивые отношения между отдельными лицами и семьями. Как свидетельствуют византийские источники, в 860 г. русские дружины предприняли поход на Константинополь, который хотя и окончился неудачей, тем не менее мог состояться только при достаточно высоком уровне организованности, наличии власти, способной не только руководить войском, но и обеспечить его поход на Константинополь и ведение воинских операций. В 862 г. жители Новгорода избавились от господства варягов, что также возможно при высокой степени организованности народа и воинов. Как признает Б. А. Рыбаков, социально-политическая стратификация Руси этого периода выглядела следующим образом: великий князь, светлые князья, всякое княжье, великие бояре, бояре, гости-купцы, люди, челядь[381].

С появлением частной собственности общественные коммунистические способы распределения материальных благ уходят в небытие, становятся достоянием истории. Основным правовым способом приобретения прав на материальные блага другого становится обмен, а с появлением денег – договор купли-продажи, стороны которого хотя и были экономически и юридически взаимосвязаны, но психологически были часто ориентированы на завладение материальными благами не на сугубо эквивалентных началах, а вопреки им. Наиболее предприимчивые, но неразборчивые в средствах лица не гнушались время от времени надувать своих партеров по правоотношению, а то и вовсе использовать неправовые средства в виде кражи, разбоя или душегубства (убийства), что, в свою очередь, существенно увеличило число конфликтов, одну часть которых разрешали самостоятельно участники конфликта, а другую часть – общинные суды в сельских поселениях и суды веча в городах.

Идущее от общинно-родового строя обычное право закрепляло право кровной мести родственников убитого, а также право частного собственника убить вора, застигнутого с поличным в помещениях собственника. Санкционированием убийств нередко завершались и общественные суды. Недовольные их решением стороны прибегали к такому верному способу установления истины, как поле, завершавшееся зачастую убийством одной из стороны. Как свидетельствуют арабские путешественники Ибн-Даза и Мукаддези, даже решение князя носило в X—XI вв. рекомендательный характер, недовольные им стороны по взаимному согласию могли выйти на поле, чтобы разрешить дело «установлением» истинной Божьей воли. Лица, обвиненные в разбое и иных опасных для общества преступлениях, с санкции суда подвергались такому наказанию, как поток и разграбление. Таким образом, варварские способы правосудия не устраняли конфликты между членами общества, а, наоборот, плодили новые, чреватые дальнейшими санкционированными обычным правом убийствами.