Более того, иногда даже в рамках одного социального организма для одного и того же конфликта последовательно применялось несколько способов разрешения конфликтов: нейтрализация спора самими сторонами, при неудаче – делегирование коллективом посредников-примирителей; если же стороны упорствовали в своей вражде, то следовало обращение к родовым или общинным властям, вождям. Причем к представителям власти старались обращаться в последнюю очередь[255]. (Подобный сценарий развития ситуации демонстрирует нам и древнерусский извод[256],)

Мнение о невозможности существования суда вне государства основывается прежде всего на осуществлении государством функции принуждения, без которой суд якобы существовать не может. И не столь важно, в чьих интересах применяется принуждение – государства или господствующего класса, сословия[257].

Однако данные о третейском суде, об общинном суде или даже о суде раннего государства, решения которых формально были обязательны для выполнения, но не обеспечивались физическим принуждением со стороны властей[258], свидетельствуют о том, что принуждение не было обязательным для раннего суда. Принуждение не является существенным признаком ни раннего права[259], ни раннего суда. В то же время во многих случаях догосударственные общества с успехом использовали иной вид принуждения, не обеспеченный каким-либо специальным органом, – моральное, психологическое принуждение[260]. Таким образом, появление государства не является непременным условием для появления суда.

С появлением власти вождей, которые стояли во главе нескольких общин, судебные функции оказались и в их руках, а со временем в той или иной мере были узурпированы. Вожди проявили себя в сфере разрешения конфликтов в позднепервобытный (раннеклассовый) период[261].

Первоначально вождь рассматривался лишь как одно из авторитетных лиц и функции его были скорее медиативными, чем судебными[262]. Об этом свидетельствует и сам характер древнего процесса, который, даже если дело касалось уголовных (в нынешнем представлении) преступлений (убийства, кражи и т. п.), был более похож на современный гражданский процесс: суд начинался только после обращения потерпевшей стороны – по своей инициативе представители власти судебный процесс не начинали[263]. Он не сулил властям особенных выгод и был больше обязанностью, делегированной обществом, чем привилегией[264].

Для многих видов уголовных преступлений подобная ситуация сохранялась при сложившемся государстве. Однако несомненная связь суда с публичной властью не гарантировала обеспечение судебных решений каким-либо принуждением, все послесудебные действия осуществляла сама потерпевшая сторона, получившая на то одобрение властей; властный аппарат принуждения стал применяться сравнительно позднее[265]. Суд вождей в этом отношении принципиально не отличался от, например, суда пракрестьянской общины.

В современном представлении суд предполагает наказание, кару, однако карательное значение суда едва ли можно вывести из карательных на первый взгляд мер коллектива в отношении своих членов, таких, например, как изгнание и умерщвление[266]. Умерщвление – не наказание, а избавление от преступника. Его сородичи преследовали одну цель – восстановить мир, что достигалось путем устранения из коллектива индивида, постоянно преступавшего социальную норму или своими действиями ставившего коллектив на грань вражды с чужаками[267]. Позднее эти способы обеспечения социальной нормы использовались судом народного собрания (веча).