– Я думаю об этом каждый день. Ты нет?

– Нет.

– Полагаешь, твоя жизнь чего-нибудь стоит?

– Ну… Да… Чего-то стоит… И потом, у меня есть девочки…

– Да это веская причина.

Он поглубже устроился в кресле, и я больше не видела его лицо.

– Да. Согласен – это выглядело абсурдно. Но я только что был так счастлив… Бесконечно счастлив… Я был озадачен и слегка напуган. Неужели это нормально – быть таким счастливым? Это справедливо? Какую цену я должен буду за это заплатить?

Потому что… Не знаю, в чем тут дело – в моем воспитании или в том, что внушали мне святые отцы. А может, все дело в моем характере? Вряд ли я сумею все это объяснить, но одно не подлежит сомнению: я всегда сравнивал себя с рабочей лошадкой. Мундштук, повод, шоры, оглобли, лемех, ярмо, тележка, борозда… И так далее, и тому подобное… С детских лет я хожу по улицам, уставясь носом в землю, как будто это сухая корка, которую необходимо пробить.

Женитьба, семья, работа, отношения с людьми… Через все это я продирался, не поднимая глаз и сжав зубы. С опаской, с недоверием. Кстати, я хорошо играл в сквош – и не случайно: мне нравилось ощущение тесного замкнутого пространства, я любил лупить изо всех сил по мячу, чтобы он летел назад со скоростью пушечного ядра. Я это просто обожал.

– Ты любишь сквош, я – йокари, этим все сказано… – подвела как-то вечером итог Матильда, массируя мое разболевшееся плечо. Помолчав минуту, она добавила: – Подумай над моими словами, в этом что-то есть. Люди суровые в душе, жесткие, непримиримые кидаются на эту жизнь и все время причиняют себе боль, тот же, кто мягок… нет, не то слово… кто гибок, податлив, меньше страдает от ударов судьбы… Думаю, тебе стоит переключиться на йокари, эта игра гораздо забавней. Ударяешь по мячику, который держишь на веревочке, и не знаешь, куда именно он вернется, но точно знаешь, что вернется, обязательно – в этом-то весь кайф. Мне иногда кажется, что я… Что я – твой шарик-йокари…

Я не ответил, и она продолжила молча массировать мне плечо.

– Вы никогда не думали начать все сначала – с ней?

– Да, конечно, думал. Тысячи раз. Тысячу раз хотел, и тысячу раз отступал… Подходил к краю пропасти, наклонялся и в ужасе отбегал. Я чувствовал ответственность за Сюзанну, за детей.

Ответственность за что? Еще один тяжелый вопрос… Я взял на себя обязательства. Подписался, наобещал и должен выполнять. Адриану было шестнадцать, и ничего с ним не ладилось. Он переходил из одного лицея в другой, писал на стенках лифта No future[15] и мечтал об одном: отправиться в Лондон и вернуться оттуда с ручной крысой на плече. Сюзанна была в отчаянии. Она не могла овладеть ситуацией. Кто подменил ее маленького мальчика? Впервые в жизни у нее из-под ног уходила почва, она сидела вечера напролет, не произнося ни слова. Я был не в состоянии окончательно ее добить. И потом, я говорил себе… Говорил, что…

– Что вы себе говорили?

– Не торопи меня, все это так нелепо… Дай вспомнить, что именно я говорил себе тогда. Что-то в этом роде: «Я – пример для своих детей. Их жизнь только начинается, они в том возрасте, когда им надо учиться брать на себя обязательства, какой жалкий пример я им подам, если сейчас брошу их мать…» Ты представляешь, какой бы скандал разразился? Как бы я перевернул всю их жизнь? Смогли бы они потом оправиться? Это было бы смертельным оскорблением. Я не был идеальным отцом, совсем нет, но я для них – пример для подражания, наглядный, самый очевидный, значит… гм-гм… нужно держаться.

Он скрежетал зубами.

– Красиво у меня получилось, правда? И благородно, согласись?